Лев Толстой: Война и мир… «Анны Карениной»

Два вряд ли громких, не очень заметных юбилея наметилась в истории русской литературы XIX–XXI веков. Исходя из заголовка, полагаю, вы уже догадались, что речь идёт о романах признанного и незыблемо великого русского писателя — когда-то почти самого главного литературного классика советского школьного образования.

Известно то, что чествуемые сегодня обществом, добротно сбитые монументальные романы были созданы с интервалом в десяток лет. «Анна Каренина» впервые увидела свет в первой половине марта 1875 года. Её начали печатать в «Русских записках» 140 лет тому назад. Всё там же, но десятью годами раннее (известным отрывком под названием «1805 год») было представлено широкой читательской публике легендарное повествование «Война и мир», что, соответственно, отвечает 150-летнему юбилею.

Под «днями рождения» многостраничных романов подразумевается выход их начальных глав — первых частей в журнальном варианте. Сам же миг рождения мыслей, облеченных словами мог знать только автор — «отец и мать» тяжко выношенного духовного груза, в сумме вобравшего в себя всю полноту прожитых дней и… десять лет рутинно-творческого литературного труда. Правда, почти так же нелегко пришлось и жене писателя, не менее семи раз набело переписавшей толстовские каракули «Войны и мира»!..

Совсем недавно в перепалке некоторых критиков пришлось читать о том, что «Анна Каренина» написана лучше «Войны и мира». Тут же будет логичным возникновение вопроса: что означает термин «лучше»? Лучше литературный слог? Или лучше композиция? Или замысел? Или всё вместе взятое? Вряд ли подобное суждение однозначно отвечает истине! К тому же, текст последующего романа грешит толстовскими «нелепицами» не менее предыдущего...

Да и стоит ли нам сопоставлять эти литературные работы? Первая из них начата 35-летним Толстым в расцвете его исследовательского гения, в то время как вторая приходится на апогей профессионального взлёта 45–49-летнего, более опытного, но несколько подуставшего литератора.

Т. Самойлова в роли Карениной

Говорят, будто в молодости отчасти пишется легче. Кроме чистого, не засорённого мозга и свежести речевого слога, видимо, отсутствует лёгкий страх испортить ещё не сложившуюся репутацию. Но чем далее, тем больше мнимой ответственности, которая норовит разрушить лёгкость пера и практически сводит на нет наработанный опыт.

Однако сейчас не об этом. Разделяя мнение о наличии массы «нелепиц» в текстах Толстого – стилиста, я всё же склоняюсь к выводу, что они вовсе не случайны. Мастером могла преследоваться задача достижения некогда актуальной в его понимании яркой оригинальности, непосредственности; нарочитой приземлённости или в конце концов... необходимой автору вызывающе «топорной» простоты изложения, подчёркивающей мысль или эмоцию повествователя.

К тому же, вероятно, Лев Толстой – литератор уже пребывал в состоянии, которое можно назвать «синдромом избыточного мастерства». Это сродни тому, что мы находим у Тургенева в его «Отцах и детях». Помните, как он описывал манеру выражаться одного из персонажей — Павла Петровича Кирсанова: «Когда последний сердился, с намерением говорил "эфтим" и "эфто", хотя хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает.

В этой причуде сказывался остаток преданий Александровского времени. Тогдашние "тузы" в тех редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли одни — эфто, другие — эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами».

Разумеется, что к Льву Толстому вельможность Александровского времени отношения не имеет. Однако вволю пресытившись пьянящим воздухом литературного Олимпа, писатель, вероятно, мог позволить себе безобидную причуду слегка стать над стилистическими догмами родной русской речи, подобно повествующему гению, самому создающему и язык, и его правила. Вот маленькая иллюстрация, подтверждающая мысль о некоем стремлении Толстого к собственной оригинальности.

В XVIII главе первой части романа мы наталкиваемся на краткий разговор (в коридоре и купе вагона) Анны Карениной с неким попутчиком Иваном Петровичем, а также матерью и сыном — Вронскими. Диалог состоит из пяти предложений с прямой речью, в которых семь раз подряд литератор упорно употребляет избитый глагол «сказала (сказал)». Почему вдруг при существующей возможности без труда избежать «топорных» повторений с помощью глаголов-синонимов, Лев Толстой этого сознательно не делает? Полагаю, именно потому, что на тривиальном фоне среднестатистических писателей, он чувствует за собой привилегию гения, позиционирующую его выше мелких литературных приёмов.

Пожалуй, к мастеру такого уровня применима фраза, изречённая Публием Теренцием Афром: «Что дозволено Юпитеру, то не позволено быку», т.е. в данном случае — не позволено нам с вами. Мне же лично… да, полагаю, не только мне, более интересен Толстой — мыслитель и исследователь души! Он отнюдь не является предшественником таких «изящников» письма, как «нобелевец» Иван Алексеевич Бунин или признанный многими австрийский кружевник слова — Стефан Цвейг.

Да и вряд ли кто-то будет оспаривать тезис о необходимой принадлежности такого свойства как синтетичность к критерию оценки настоящего большого писателя. И, кстати говоря, умение изящного построения фраз находится всё же не во главе списка отборных литературных добродетелей. Впрочем, отсутствие последнего, довольно вероятно, и не позволило Льву Толстому стать успешным нобелевским лауреатом, несмотря на ряд (четырёх подряд: 1902–1905) ежегодных номинаций в первом пятилетии XX века.   

Перечень надобных автору наклонностей, открываясь наличием интуиции при выборе сюжетной фабулы, вполне закономерно может завершаться лишь присутствием тривиального физического здоровья и элементарной способностью к рабочей усидчивости. Предполагаю, что последнего Льву Николаевичу было не занимать, и пласт жизни, поднятый им только в одной суперэпопее «Война и мир», однозначно причисляет его к литераторам «высшего пилотажа».

В. Лановой в роли Вронского (1967)

Однако в связи с тем фактом, что только ленивый не попенял мастеру литературного слова фразой о лице Анны Карениной, которое «блестело ярким блеском» (часть II; глава IX; второе предложение), хотел бы предоставить вам куда менее заметные, но бесспорно, в большей степени уникальные литературные (и уж вовсе не нарочитые) оплошности, притаившиеся почти в самом начале романа.

Итак, вот уже 140 лет никто из читающих и перечитывающих произведение классика, никто из ставящих спектакли и снимающих фильмы по «Анне Карениной» и никто из критикующих толстовские стилистические «ляпы» не обратил внимание на одно довольно естественное действо.

А именно на то обстоятельство, что в конце первой (по хронологии романа) зимы, многодетная, вечно хлопочущая «наседка» — Дарья Александровна Облонская, вероломно обманутая законным супругом, (вдруг) благополучно разрешилась ещё одним... очередным ребёнком — девочкой.

Даже, если предположить, что под концом зимы романист подразумевает не самый последний февральский день, путём несложных арифметических представлений можно убедиться в наличии девятимесячной (завершающей стадии) беременности у Долли на тот самый — последний зимний день...

На логично поставленный вопрос, к чему же это я поднимаю тему сроков беременности одного из женских персонажей, спешу ответить. Дело в том, что Анна, прибывшая из Петербурга в Москву для содействия примирению супружеской четы... приехала, согласно авторской логике повествования, в те же самые, завершающие дни зимы.

А посему, войдя в дом непутёвого братца Стивы, первое, что она должна была там найти — очень внушительный живот своей милой невестки Дарьи Александровны, находящейся, согласно подсчётам, на финальном месяце беременности. Но об этом автор почему-то ни словом не упоминает.

Следует подчеркнуть, что данное обстоятельство никоим образом не могло удивить приезжую родственницу, так как она находилась в прекрасных отношениях с обоими супругами и не могла не знать о положении Долли и его сроках.

Этот же фактор, в свою очередь, как минимум должен предполагать присутствие данной тематики (или, хотя бы — озабоченности тона) в описываемом автором общении сердобольной Анны с братом и собственным мужем, что в тексте совершенно не отражено. 

Исходя из развития преподносимой ситуации, как вы полагаете, предваряя болезненную тему примирения супругов и сохранения семьи, о чём, прежде всего, начнут беседовать встретившиеся женщины, к тому же вполне удовлетворённые связывающим их родством? Правильно!.. Конечно же, о самочувствии и близких родах, предстоящих Дарье Александровне и, естественно, о подрастающих детях.

Ведь прибывшая из Петербурга тётя нежно любит своих племянников и племянниц. Она наизусть помнит все даты, связанные с ними, и даже все их болезни. Вот только по непонятной забывчивости великого романиста главная тема вот-вот предстоящих родов отсутствует вовсе.

Любящая же, щедрая и заботливая тётушка Аня не готова презентовать облепившей её детворе ни только по маленькой расписной игрушке, но даже ни одного копеечного леденца. В связи с чьей же забывчивостью происходит сей конфуз? Полагаю, излишне объяснять в каком свете она бы выглядела в глазах своей невестки, да и всех прочих домочадцев, сложись подобная ситуация в реальной жизни. 

Однако оплошность, принадлежащая писателю, к счастью для персонажа, освобождает его от предполагаемых угрызений совести. Впрочем, эта же ситуация, на удивление не страдает от авторского упущения, выстраиваясь в противоположном порядке. Возвратившись домой, любящая мать балует сынишку подарками от московских детей тёти Долли (обескураживающая асимметрия) и рассказывает о девочке Тане, которая уже умеет читать и даже учит тому других детей. 

Ну, да бог с ними — с детьми и условностями. Но почему автор от себя ни словом не упоминает в изложении начальной главы о сложном психо-физическом состоянии находящейся на сносях и вероломно обманутой супруги игривого Стивы? Ведь подобный нюанс очень важен для исходной канвы литературного повествования! Это не безобидные тавтологические спецпомарки автора, типа «встал стоя», а, пожалуй, серьёзное упущение профессионального романиста. Досадная ошибка признанного мастера? Увы, иного объяснения не нахожу...

Впрочем, я склонен рассматривать это не совсем в качестве писательской ошибки, но скорее, как дилетантскую небрежность, ведь известно, что Лев Николаевич Толстой не обладал дипломом Литературного института имени А. М. Горького. Такую же точно небрежность, какую он продемонстрировал и в отношении изложения хронологии событий, относящихся к ещё одному из главных героев произведения — Константину Левину.

Оцените сами: в VI главе первой части романа автор упоминает о начале зимы, когда Костя Левин после годичного отсутствия, объявился в Москве и влюбился в расцветшую Кити. Однако, страдая нерешительностью, через два месяца, после почти ежедневных посещений Щербацких (т.е. в начале февраля) он сбегает назад в деревню. Затем, спустя ещё два месяца (т.е. уже в начале апреля) возвращается к Кити с предложением замужества.

Получив отказ, удручённый Константин Левин покидает дом Щербацких в четверг (приёмный день) и на следующее утро уезжает из Москвы. Но дело в том, что этим же утром (пятницы) из Питера в Москву прибывает поезд с Анной Карениной, которую на перроне вокзала ожидает её родной брат Степан Аркадьевич, и случайно встречает граф Алексей Вронский.

Из вышеизложенного (согласно весьма небрежной хронологии) следует, что приезд Карениной состоялся вовсе не в конце зимы, а в самом начале апреля. И потому из-за арифметической путаницы авторского исчисления хроники событий, в доме Облонских она, скрупулёзно выражаясь, должна была бы обнаружить вовсе не беременную Долли, а свою... новорожденную племянницу месячного возраста.

Однако тем временем в XII главе второй части романа автор бесстрастно продолжает нам повествовать о том, что пролетели ещё три месяца (это соответствует уже началу июля), однако Левин так и не сумел заставить себя отнестись равнодушно к полученному им отказу от Кити Щербацкой.

В самом начале строки следующего (уже третьего) абзаца всё той же главы писатель вдохновлённо сообщает: «Между тем пришла весна, прекрасная, дружная, без ожидания и обманов весны...». Ну, во-первых, почему пришла весна, если по небрежно изложенной хронологии за окном стоит уже начало знойного июля?

А во-вторых, в связи с чем следующий же, четвёртый абзац открывается однозначно противоречащим начальной строке предыдущего абзаца предложением: «Весна долго не открывалась. Последние недели поста стояла ясная, морозная погода.»?.. Разумеется, здесь представлены не все оплошности романиста, однако формат блогерской статьи не позволяет собрать их в полном объёме под одним заголовком.        

...Поразительные «ляпы» Льва Толстого в тот или иной период, кроме 40-летнего Джо Райта не обнаружил никто из режиссёров, работавших над экранизациями всемирно популярного произведения. А ведь в довольно значительном арсенале мирового кинематографа, начиная с 1910 по 2014 годы, насчитывается ни много ни мало, девять немых и двадцать три звуковых киноверсии российского романа «Анна Каренина». Из них — один телеспектакль, два фильма-балета и восемь различных теле/киносериалов. О количестве театральных постановок я уже не говорю, — их просто никто не считал.

Долли и Анна, фильм 2012

Так вот, в 2012 году, снимая Киру Найтли в роли Анны Карениной, только лишь дотошливый Джо Райт (единственный из всех режиссёров) показал на киноэкране «необъятную» фигуру Долли (Келли Макдональд), явно пребывающей на завершающей стадии беременности.

Во всех остальных мировых экранизациях мать семейства, княгиня Дарья Облонская, вследствие отсутствия должной акцентации со стороны автора романа (т.е. первоисточника), предстаёт почему-то изящной «тростинкой», туго затянутой в корсет.

Правда, ещё в далёком 1935 году, Кларенс Браун, занявший в заглавной роли шведку Грету Гарбо, хотя и не исправил недоработки первоисточника в отношении фигуры Долли Облонской, но тем не менее всё же удосужился вложить в уста голливудской кинозвезды «отсебятинную» сценарную фразу о привезённых для детей брата подарках (не существующих в авторском тексте).

И, естественно, он не поленился отснять сцену возвращения матери к её маленькому Серёже, которому та передаёт игрушечные презенты от братьев и сестёр, привезённые из Москвы. Вот принципиальные мастера кино, синтезирующие авторскую быль и «небылицы» ради логической достоверности ситуации!

Поразительно!.. Так в 140-летнем незыблемом мире «Анны Карениной» незамеченной тихой вспышкой промелькнула война профессионального несогласия с авторским первоисточником отдельных режиссёров-перфекционистов, крайне дотошно экранизирующих столь монументальное произведение. Совсем маленькая, не объявленная, но весьма принципиальная война, направленная против мира литературных «ляпов» великого писателя — Льва Толстого.

115 лет — Трудное рождение и короткая жизнь крейсера «Варяг»

С детских лет сидит в памяти строка давно всем известной песни: «...врагу не сдаётся наш гордый Варяг...». А перед глазами, как правило, всегда встаёт крайне израненный в неравной битве, и какой-то совсем «седой» корпус корабля.

Однако мало кто из нас помнит, что родился крейсер 19 октября (1 ноября) 1899 г. Всего за четыре с третью года до его трагического затопления. То есть, если не принимать в расчёт искорёженных японскими снарядами палуб, — был он совсем новёхонький! Не измотанный дальними морскими походами и предшествующими боевыми сражениями.

Правда, злая судьба преследовала корабль с самого спуска на воду. В его прогонистом стальном чреве, напичканном современными новшествами, перманентно вызревали какие-либо проектные недоработки и технические проблемы. Наипервейшим и злостнейшим рассадником таковых являлось, конечно же, машинное отделение. Дело в том, что «Варяг» открывал своим появлением продвинутую серию подобного класса крейсеров. Его просто не могли не снабдить новыми, очень «модными» по тем временам, паровыми котлами француза Никлосса.

Крейсер "Варяг" в неравном сражении

В отличие, скажем, от распространённых тех же французских котлов Бельвиля или английских котлов Ярроу, крутая новинка, по уверениям производителя, отличалась превосходными и весьма новаторскими, характеристиками, а именно, — заметно повышенным производством пара при... пониженном расходе топлива.

И всё это — в соответствии с реально возросшей надёжностью, которая в определённой степени обуславливалась крайне необходимой и желаемой легкодоступностью котловых труб и соединений. Как правило, по причине необходимой форсажной нагрузки, совсем прогоревший или изношенный металл требовал срочной замены.

Следует сказать, что строившие корабль американцы, очевидно, не прочь были испытать на сером российском «Ване» все прелести не доведённых до идеальной кондиции технологий и изобретений.

Кроме того, первые реальные трудности у нового крейсера появились ещё на стадии инженерного проектирования. Изначально акцент был поставлен на создании, прежде всего, быстроходного корабля. Однако его проектант и строитель Чарльз Генри Крамп никак не мог вместить все оговоренные с заказчиком «внутренности» в изначально обусловленное проектом 6000-тонное водоизмещение.

Чтобы как-то, более-менее, вписаться в существующие параметры, ещё на стапеле было предложено выбросить пару орудий главного калибра... А также сэкономить вес и необходимое пространство за счёт радикального сокращения запасов топлива, боеприпасов, питьевой воды и количества личного состава корабля.

"Варяг" на заводском стапеле

При этом, не втиснувшиеся в подводную часть корпуса торпедные аппараты, не долго думая, решили разместить на открытой всем ветрам палубе. А для компоновки матросских кубриков всё-таки потребовалось удлинять полубак.

Я уже не говорю о самом грубом превышении рассчётно допустимого приложения напряжения в контрольных точках более чем на 300 кг/см2.

По сути дела, строящийся крейсер «Варяг» являлся экспериментальной площадкой, далеко не в самом лучшем смысле этого определения. Ни изготовитель, ни наблюдатели заказчика не представляли себе, как будет выглядеть в окончательном варианте создаваемый ими корабль; насколько реальное изделие станет отличным от проектной документации?

Долгожданные ходовые испытания в море обнаружили перестраховочно завышенные конструктивные параметры тяжёлых механизмов паровых машин, совсем не обеспеченных мощностью их паровых котлов. Подобное обстоятельство также ложилось тяжким бесполезным бременем на цифру водоизмещающего тоннажа, что заметно снижало уровень обитаемости и максимальной скорости хода корабля.

Беззащитные орудия "Варяга"

Пожалуй, единственным плюсовым аспектом в сотрудничестве с далёкой филадельфийской фирмой, оставалась только лишь обещанная контрактом быстрота строительства. В отличие от домашних, привычных нам заводских сроков, составляющих 5–7 лет на постройку крейсера, хитрый старина Крамп обещал уложиться в... 20 месяцев!

Хотя окончательная доводка корабля и превысила контрактную дату сдачи более чем на полгода, тем не менее, различия в российских и американских темпах изготовления «продукта» остались весьма впечатляющими.

Кроме того, раннее предусмотренные обоюдной договорённостью штрафы, налагаемые на изготовителя за приобретаемые или теряемые в сводках технических характеристик «фунты», «дюймы» или «узлы» должны были бы сказаться довольно определённым образом на окончательной стоимости заказа, составившей сумму 2 млн. 140 тыс. долларов.

Чарльз Крамп

Естественно, семимесячная задержка сдачи крейсера из-за требуемой доработки могла так же — штрафным образом полностью спроецироваться на финансовую составляющую российского заказа. Крамп попытался всячески уклониться от этих санкций, оправдывая положение нарастанием форс-мажорных обстоятельств — профсоюзной стачкой рабочих его верфи.

Что в итоге ему полностью и удалось сделать. Кроме того, все вводимые им новшества, все неувязки, нестыковки и переделки заставили царскую казну дополнительно раскошелиться на сумму около 220 тыс. долларов.

Видимо, нужно добавить, что в начале прошлого века американская валюта находилась на банковском уровне: 1.98 рубля за один доллар США. А горемычный «Варяг», хотя и выдал на ходовых испытаниях рекордную скорость полного хода, равную 24 узлам, — считать удачной постройкой, к сожалению, нельзя.

После сразу выполненного на воде тестового кренования, корпус оказался переоблегчённым, и был вынужден принять в своё чрево почти две сотни тонн чугунного балласта. Погоня за скоростью, и как следствие зауженные обводы подводной части крейсера заставили сместиться центр тяжести вверх. В этой, полагаю, не уникальной истории постройки отдельно взятого корабля поражает вопиюще высокий уровень проектно-производственного и корпоративно-коммуникативного дилетантизма.

Не просто отсутствие профессиональных качеств у каждой из контрактных сторон, но какое-то болезненное тупоумие всего человечества как такового. Вероятно, одной из причин подобного явления может выступать бушующая коррупция в питерских стенах военно-морского ведомства…

Итак, на второй день наступившего ХХ столетия бронепалубный крейсер первого ранга «Варяг», слава богу и наконец-то, поднял свой вымпел! Команда в составе 580 человек расквартировалась на его борту, из них  — два десятка офицеров.

Несмотря на кажущиеся просторными размерения корабля: 129 метров длины, 16 метров максимальной ширины (в миделе) и более 6 метров осадки, — офицерские каюты своей обитаемостью напоминали пчелиные соты. Однако хорошо уже то, что экипаж поставлен на усиленное бортовое довольствие, а командному составу крейсера пошёл отсчёт офицерского мореходного ценза.

Каперанг Бэр В. И.

Первый командир (ещё с 22 марта 1900 г.) «Варяга», 46-летний «каперанг» Владимир Иосифович Бэр принимает командование, наконец-то, сданным комиссии кораблём. В последних числах холодного января 1901 года он выводит крейсер в его первое штатное плавание.

Поразителен самый высокий уровень офицерской чести этого удивительного человека. В первый день марта 1903 года, в связи с серьёзной болезнью, Владимир Бэр передаёт крейсер под командование «каперанга» В.Ф. Руднева.

Через год с небольшим — после двухмесячного лечения и перманентных кадровых перестановок, уже 17 мая 1904 года его назначают командиром броненосца «Осля́бя». Перед отходом второй эскадры к Порт-Артуру В. И. Бэр получает предложение контр-адмиральской престижной должности в Кронштадте. Он отказывается от блестящего продвижения, считая себя обязанным участвовать в боевых действиях! 

А спустя ещё один год, почти день в день — 14 мая 1905 года, в результате «цусимского расстрела» уходит с растерзанным кораблём на дно, геройски отказавшись покинуть капитанский мостик.

Каперанг Руднев В. Ф.

Крейсер «Варяг» и командующий им, второй по счёту и, увы, последний — «допотопный» капитан корабля совершили свой подвиг годом раннее — 27 января (9 февраля) 1904 года. Точно так же, как его «цусимский» последователь, «Варяг» был расстрелян японской эскадрой вблизи берегов корейского города Чемульпо.

Но правда, в отличии от Бэра, погибшего командира броненосца, капитан разрушенного «Варяга» остался жив… «сбежав» с поля боя и затопив повреждённый корабль. Боевая подготовка и всё действо, предшествовавшее неравному, однозначно предсказуемому сражению, длившемуся менее часа, являло собой высочайший патриотический порыв.

Надо отдать должное капитану и просто неглупому человеку, Вениамину Рудневу. Имея перед собой альтернативу: сдать крейсер врагу, поставив крест на собственной офицерской карьере, либо погибнуть, бессмысленно утопив более полутысячи человек команды, он вдруг находит неожиданно изящное решение. Продемонстрировав всему миру, храбрость и готовность умереть во имя долга, Руднев вступает в бой с 14 кораблями (!) противника, сохранив тем самым необходимую условность.

Далее, оплатив неизбежную дань смерти тридцатью тремя погибшими и двумястами раненными, командир вывел оставшихся офицеров и матросов из-под бесполезного и беспощадно губительного расстрела, сохранив им жизни и покрыв вечной славой героев. Что могло быть умнее и человечнее? Это действительно достойно награды! Хотя в то время и до сих пор очень многие имели абсолютно противоположную точку зрения...

После короткого неравного боя, израненный, накренившийся крейсер был затоплен. Завершив эвакуацию команды на палубы нейтральных судов, командиры отсеков под руководством трюмного и старшего механиков, открыли кингстоны. Окончательный осмотр вместе со старшим боцманом произвёл непосредственно сам командир. Он, раненный осколком в голову, последним покинул свой тонущий корабль, перенеся на борт нейтрального французского катера судовые документы.

Мемориал "Варяга" 

И хотя, спустя около полугода после этой битвы, японцы подняли затонувший крейсер, — для него наступила уже совсем другая... не наша жизнь.

Свою первую жизнь — короткую и легендарную «Варяг» завершил, не унеся никого живым на дно и ознаменовал её славный итог, до нынешних пор трогающей нас песенной строкой: «Наверх, о товарищи, все по местам! Последний парад наступает!..»

                          

Тур Хейердал — 100 лет под парусом бога Солнца

       

Впервые наш народ услышал громкое имя Тура Хейердала в начале 1970-х, когда в журнале «Вокруг света» принялись печатать путевые дневники Юрия Сенкевича (1937–2003), нашего советского врача-физиолога и очень большого энтузиаста, участвовавшего в трёх рискованных океанских экспедициях норвежского антрополога.

Сегодня, спустя около одиннадцати лет после его неожиданной кончины, доброе имя медика Юрия Сенкевича несомненно продолжает оставаться довольно известным в медиа-пространстве, согласно статусу российского учёного, ведущего Клуба путешественников и просто улыбчивого добродушного человека.

А тогда, ровно сорок пять лет назад — в конце мая 1969 года, он в качестве судового врача впервые оказался на борту необычного плавсредства. Капитаном 12-метровой папирусной лодки и руководителем экспедиции был Тур Хейердал (1914–2002), успевший уже прославиться в 1947 году плаванием на плоту «Кон-Тики». Но лучше рассказать о юбиляре всё по порядку.

Тур Хейердал

Итак, Тур Хейердал родился в южно-норвежском городишке Ларвике 6 октября 1914 года. Исходя из того, что его 50-летний, умудрённый житейским опытом отец был успешен и представлял собой состоятельного владельца солидной пивоварни, — семья любознательного мальчика не бедствовала.

Из всех исторических источников явствует, что… почему-то до своих 19 лет молодой Хейердал получал среднее образование. При этом в год своего совершеннолетия он не упускает шанса познакомиться с будущей женой и матерью двух совместных сыновей — Лив Кушерон-Торп (1916–14.04.1969).

В 1933 году Тура Хейердала, наконец-то, зачисляют студентом геофака довольно престижного государственного университета в городе Осло. На лекции он отправляется вместе со своей возлюбленной девушкой Лив, изучающей в этом же университете экономику.

Лив Кушерон-Торн

В самом конце 1936 года они становятся мужем и женой. Хейердал, к всеобщему удивлению близких и друзей, после трёх с половиной лет обучения (семи семестров) вдруг покидает университет. Тем самым он обрекает себя на статус и злое прозвище «недоучки» во многих предстоящих ему научных спорах.

Весь последующий — трудный 1937 год молодожёны проводят в длительной научно-свадебной экспедиции за пределами городской цивилизации. Любящая пара наслаждается совместным пребыванием на одом из самых южных клочков земли из Маркизской группы островов Тихого океана — Фату-Хива.

Начало Второй мировой войны прерывает семейную и научную идиллию. Подданный Норвежской Короны отправляется в США, а затем в Англию для получения военной подготовки. Быстро пройдя ускоренные курсы обучения радистов-диверсантов, будущий пацифист получает звание лейтенанта вооружённых сил. Заброска его диверсионной группы в оккупированную Норвегию и вся последующая военная деятельность заканчивается, к счастью для 31-летнего Хейердала, без каких либо потерь.

После победного завершения Второй мировой войны исследовательская страсть продолжает бушевать в душе молодого учёного. В 1947 году он строит плот из стволов бальсового дерева, получивший экзотическое название по имени легендарного перуанского вождя «Кон-Тики».

Тур Хейердал организовывает на своём плоту экспедиционный 101-суточный переход через просторы Тихого океана — от Южной Америки до Полинезии. Последующие двенадцать лет посвящаются сухопутным научным изысканиям.

Но к новому 1969 году созревает научная гипотеза трансатлантических контактов между Африкой и островами Полинезии. Кроме того, в этом же году неуёмный Тур отмечает 20-летие своего второго брака, принёсшего ему ещё трёх дочерей. Любимая жена и единомышленница — Ивонна Дедекам-Симонсен, помогает ему в организации рискованной экспедиции.

Ивонн Дедекам-Симонсен

Несмотря на некие обвинения в лженаучности, и согласно убеждённости Хейердала, идея требует экспериментального практического подтверждения. Учёный предполагает, что по причине полного отсутствия на марокканском побережье Африки корабельного строй/леса, аборигены прибрежных окрестностей использовали… траву! Так рождается папирусная лодка «Ра» — по имени бога Солнца.

На её изготовление уходит полных 12 тонн (150 м3) стеблей бумажного папируса; полтора месяца (с 11 марта по 28 апреля 1969 года) работы трёх чернокожих мастеров, их белых снабженцев, находящихся на подхвате и уйма нервов учёного «авантюриста» из Норвегии. Многие конструктивные и технологические просчёты едва не приводят экспедицию к физическому краху. Спустя 52 дня плавания — 18 июля удручённый экипаж покидает разваливающуюся лодку.

Их подбирает на борт подоспевшая океанская яхта «Шенандоа» с их ангелом-хранителем Ивонной Дедекам на палубе. До земли остаётся ещё 350 морских миль. Команда с неохотой оставляет полупритопленную груду папируса, но капитан Хейердал твёрдо прерывает эксперимент, не желая человеческих жертв. Несмотря на некоторую незавершенность плавания, мореходы становятся героями. Вскоре они сговариваются повторить попытку через год! И уже в начале весны следующего года, Хейердал приступает к постройке новой лодки — «Ра-II».

Точно к намеченной Туром дате — 24 апреля строительство завершается, и 7 мая «Ра-II» гордо красуется на водной глади. Спустя десять месяцев после первой попытки и десять дней после спуска на воду — 17 мая 1970 года, обновлённый экипаж (снова от берегов Марокко) выходит в океан.

На этот раз экспедиция полностью удалась. Переход составил более трёх с четвертью тысяч миль в течение 57 суток и был успешно завершён 12 июля на острове Барбадос. Остаётся добавить, что неутомимый учёный и уже опытный мореплаватель на этом не останавливается. После семилетнего перерыва он строит свою последнюю тростниковую лодку — «Тигрис».

От берега реки Тигр 18-метровая ладья отходит 23 ноября 1977 года. Тур Хейердал держит путь через Персидский залив в Аравийское море. Идея — показать возможные контакты между Хараппской цивилизацией и Месопотамией.

Однако на этот раз его судьба оказывается не столь благосклонна. В начале декабря лодка терпит бедствие. И только спустя три недели после спасения советским судном и проведения необходимого ремонта она продолжает путь.

Последняя каверза поджидала экспедицию Хейердала у входа в Красное море. Ни одна из прилегающих к акватории пролива стран не оказалась по-доброму и с пониманием заинтересована в присутствии «Тигриса». Дело довершили начавшиеся в непосредственной близости франко-англо-американские военно-морские маневры. Такая обстановка действительно становилась опасной.

Исчерпав свои коммуникативные способности, утомлённый, почти 64-летний учёный, Тур Хейердал принимает решение прервать более чем четырёхмесячную экспедицию. Днём, 3 апреля 1978 года экипаж в знак протеста против античеловечности и милитаризации мира ведущими странами... сжигает «Тигрис»!

Тур с супругой — Жаклин Бир

Вот таков он, известный юбиляр. И слава богу, что он послал ему достаточно продолжительную жизнь. Ведь 87 лет, прожитых Хейердалом, это гораздо больше 66-летнего срока, отпущенного нашему врачу Юрию Сенкевичу, непременному участнику трёх последних морских экспедиций.

А, если учесть, что за десяток лет до кончины неуёмный норвежец не отказался доставить себе удовольствие сочетаться браком в третий раз, можно молча склонить перед ним голову. Очевидно, «молоденькая» (1932 г/р) парижанка — актриса, владевшая в 1954 году титулом «Мисс Франция» — явилась последним призом за всю его беспокойно прожитую жизнь! 

Михаил Лермонтов — Олег Даль: «Близнецы», разделённые... столетьем

Сегодня, в знаково-юбилейном 2014 году, когда Михаилу Лермонтову исполнилось два столетия, и многие принялись писать актуальные статьи на юбилейную тематику, мне вдруг вспомнился Олег Даль.

Ведь он родился спустя ровно сто лет после роковой дуэли 1841 года. Это показалось совсем не случайным — здесь есть какая-то тайная мистическая связь. Поражает некая схожесть трагичности двух судеб и внутреннего мятущегося состояния.

Невольно чувствую и вполне закономерно воспринимаю их, как скрытых, внутренних — то есть духовных близнецов. Основная схожесть известных личностей — это, конечно, всё та же щедрая одарённость талантом и его обособленностью. И не просто талантом, но той его разновидностью, которая не предполагает наличие тяжкой натуги при рождении шедеврового продукта. Когда выражение таланта является настолько же естественным, насколько природными выглядят движения рыбы в воде.

Помню, что когда впервые смотрел Даля в «Старой, старой сказке» по произведениям Андерсона, — у меня возникало точно такое же неопределённое чувство, как и во время чтения лермонтовского «Героя нашего времени».

А именно… полное ощущение «междупрочимости» происходящего. То есть, один из них просто так, от скуки — между делом, с трагической лёгкостью неприметного изящества — походя изложил нам занимательное повествование. 

Второй, так же проходя мимо, взял да и сыграл… нет не сыграл, а просто легко прожил на экране грустную историю о несовпадаемости поэтичности сказок с серостью жизненной прозы. Прожил, да и пошёл себе дальше... туда, куда уходят истинные таланты — к новым вершинам. Естественно, вышесказанное относится и к роли Печорина.

Ненавязчивая невесомость, с которой один и другой занял наше время и наше внимание роднит их творчество; и раздумчивая лёгкая меланхоличность сюжетных развязок сближает братские линии жизни. Полагаю, — не будь эти гении разделены вековой пропастью, обязательно стали бы гораздо более чем просто друзьями.

Впрочем, поэтическая душа притянула к себе актёрскую — соединила их больные души посредством, отчасти рукотворного, литературного моста, переброшенного из позапрошлого столетия. Заставила её затрепетать, признав сообщность душевного томленья, созвучья струн и направления порывов.

Так же как Лермонтов устами Печорина легко и беззаботно отказывается от своих рукописей, оставляя их на руках, по сути, оскорблённого им человека, так и Даль пытается выбрасывать из памяти сыгранные им когда-то роли, равнодушный к зрительской реакции.

И тот и другой из ярких талантов предпочитают новый непрерывный поиск отработке былого, когда-то уже найденного чувства. По-моему, вполне очевидно, что их мятежные души греет и заботит сам процесс познания, развития… вырастания над самим собой.

Оба заняты культивированием новых, предполагаемых и ещё неизведанных ими ощущений. Подобно открытию неизвестных, но вероятно и неизбежно существующих звёздных миров в далёких галактиках.

Но жизнь, как и любое из ремёсел — есть занятие, в котором невозможно оставаться всегда только «хорошим». Естественно, бывали «плохими» и наши близнецы. Поручик Лермонтов, как правило, бывал таковым с непосредственным окружением, а абсолютно безчиновный актёр Даль — ещё и в своих киноработах.

Насколько великий Олег прекрасен в ролях двух персонажей-Евгениев — Колышкина и Соболевского, настолько нехорош он в образах героев «В четверге...» и в «Отпуске в сентябре». И не потому, что это роли почти абсолютно ненужных людей. А потому что, к глубочайшему сожалению, не смогли предугадать, ни режиссёры (Эфрос и Мельников), ни сам актёр досадного проявления условности в материале этих двух картин.

На нашей театральной сцене мы готовы простить и принять условность, но не на экране. Их не смогли спасти, ни попытки искусственного накала драматизма, ни «вылезание из кожи» всей обширной актёрской бригады, к сожалению, соответственно и неизбежно переигрывающей, «пережимающей» свои роли.

Взросление близнецов происходит быстро, неизбежно и жёстко уничтожая трепетный налёт юной романтики на их ранимых творческих душах. И если наживаемый и нарабатываемый опыт иногда не оставляет ран и шрамов, то уж глубинная российская заунывность и серая будничность отсутствия происходящего заволакивает, «заиливает» душу.

Совершенно незнакомые ещё вчера, влекущие состояния психики быстро адаптируются в сознании личности, снижая исповедальную зависимость. Это стимулирует продолжение поиска, которому всё сложнее находить свои аргументы против восприятия будущей перспективы окружающего мира, как выжженной пустыни.

Такой умопомрачительно не тривиальный подход к миру и своей душе, к их непрерывному калейдоскопическому взаимодействию как минимум не предполагает спокойной и длительной жизни. Что, собственно, и подтверждено трагически известными судьбами «близнецов».

Их смерть, увы, закономерна и, увы, неизбежна. По принципу неминуемого угасания жизни любого из живых существ в чуждой ему среде. То, что находилось извне никак не предполагало какой-либо приемлемости тому, что пребывало внутри их духовного человеческого контура.

Но, если на Михаила Лермонтова больше давило отсутствие созвучности в окружавшей его среде, то Олега Даля эта среда просто пыталась вгонять в свои рамки. А ведь системная подгонка начиналась с самого рождения — с уничтожения памяти родства.

Писатель, врач Даль В. И.

Поэт-писатель, рождённый свободным, знал всю свою родовую ветвь вплоть до XIII столетия. Актёр, появившийся на белый свет через сто лет после его смерти, даже гипотетически не ведал является ли он генетическим родственником российскому учёному и лингвисту Владимиру Ивановичу Далю (1801–1872).

Впрочем, надо признать, что явное портретное сходство двух Далей прослеживается достаточно красноречиво. Как знать... а может и кровное родство его с Лермонтовым затерялось где-то на тропах мироздания? Ведь утверждают, что близнецы рождаются от загадочной божьей улыбки. А пути Господни, как известно, неисповедимы...