Глава ХХХ — Межсезонье

Стеклянная стена спальни смотрит почти на запад. Поэтому утром солнце не беспокоит меня. Оно находится за противоположной стеной дома, и пока я дремлю, бесцеремонно вламывается в занавешенное полупрозрачной тканью небольшое окно кухни, будоража клубящиеся дымные полоски пыли и ленивых критских мух.

Около девяти часов светило поднимается настолько высоко, что его лучи достигают замороженных горных вершин, обнажая их ресторанно-салфеточную чистоту. На какое-то время снег окрашивается красноватым солнечным светом, и я, приоткрыв глаза, вижу перед собой, будто во сне — розовые горы... Совсем как у Рериха! Вспоминаю о фотоаппарате, но его всегда не оказывается под рукой.

Н. Рерих – "Розовые горы"

Розовое видение сквозь сон длится минут пять, постепенно остывая, холодея и вновь замораживаясь. И вот уже из-под тепла нежной розоватости фламинго очень плавно проступает искрящаяся светом, ослепительно-крахмальная белизна.

Она легко измятая кое-где синевой теней, отделённая от голубого неба сверхъестественно чёткой линией вершинных очертаний.

«Оказывается, очень хорошо быть зрячим, щурясь, — думаю я, — к тому же… не дальтоником».

Мысль о ценности зрения подсказывает, что кроме прочего, ещё можно взглянуть на циферблат часов. Вынимаю из-под одеяла руку. Время — десять минут десятого. Это поздновато, пора вставать. Пока мой бравый компаньон спит, надо привести себя в порядок и поесть.

Когда случайной, редкой подработки нет, мужик не отрывается от подушки достаточно долго. Проспать до обеда или часу дня для него не составляет особого труда. Однажды он зафиксировал личный рекорд, поднявшись с постели около двух часов дня, в разгар солнечной активности. Да и то, подозреваю, дабы не погибнуть во сне от голода.

Ну что ж, в нашей ситуации — это правильно. Пока работы нет, нужно отсыпаться впрок. И мы себе в полной мере это позволяем. В первые дни после оливковой страды я тоже дрыхнул, как убитый.

Одевшись, пытаюсь осторожно прикрыть за собой дверь, так как вовсе не хочу случайным шумом потревожить спящего соседа. Залитое солнечным светом окно душевой, преломляет, разбрызгивает блики по нежной кофейности керамической плитки.

Зеркало и блестящая хромировка кранов играют зайчиками, встречая сонную рожу собственным отражением, тихо вносящим взлохмаченную тень головы в тёплый микроклимат душевой.

От бритья отказываюсь — пусть это будет моим протестом жизненной неустроенности. Несколько раз ныряю носом в маленький «бассейн» ладоней, стягивающий ледяной водой кожу щёк и вгоняющий в дрожь всё тело.

Растираю махровым полотенцем по физиономии ощущение свежести, и в последний раз взглянув в зеркало, покидаю этот уютный кафельный мир. Перед открытой дверцей холодильника быстро изучаю наличие своих продовольственных запасов. Четверть коробки дешевого растительного маргарина Minerva, два куриных яйца и треть кастрюли длинного, как спагетти вермишеля Miskо́ № 6 с томатной заправкой.

Ну что ж, яичница «по-критски» однозначно обеспечена! Вываливаю спагетти в сковороду. Полив соевым маслом (оливковое — слишком дорого), ставлю на огонь. Уже проверенно, что газового баллона хватает недели на три

Коммуникаций природного газа в Плаке, конечно же, нет. Немного помедлив в нерешительности, беру из гнезда дверцы одно яйцо. Достаточно… оставшееся — на обед. Пока на сковороде шипит вермишель, нарезаю вчерашний чёрный хлеб.

Намазываю один ломоть белым незамерзающим маргарином. То, что недавно на борту для нас было чудом импортной продукции, здесь относится к низшему сорту продуктов и стоит сравнительно дёшево.

Разгребаю, торопясь, горячий, потрескивающий маслом вермишель по круглому периметру большой сковороды, освобождая центр для яичницы. Доливаю масла и, разбив скорлупу, роняю желток в соевую лужицу.

Кофе закончился — запивать, увы, будет нечем. Зато под столом стоит большой пакет дарённых огромных апельсинов. Не перекладывая горячий завтрак на тарелку, переношу сковороду на стол, используя в качестве термоподставки деревянную разделочную доску.

«Пока компаньон спит, сковорода ему ни к чему, — думаю я, — поем с пылу — с жару». Обильно сдобрив чёрным молотым перцем, приступаю. Достаточно съедобно! А на аппетит жаловаться не приходится... Минут через десять, отложив в мойку пустую сковороду, запускаю руку под стол. Достаю из пакета огромную «портока́лу». Очищаю её ножом, как это делают греки.

Сначала срезаю два толстокорых кружка — сверху и снизу. Со стороны завязи и черенка. Затем неглубоко, вертикальными дольками, наподобие арбузных, нарезаю по кругу оранжевую кожицу.

Аккуратно поддеваю одну из них. Она мягко отделяется, открывая многочисленные жёлто-белые нити, связывающие её с мякотью плода. Далее и вовсе нет проблем!

Отложив ножик, пальцами, поочерёдно подрываю надрезанные дольки, так что они довольно скоро, игрушечными лодочками собираются на тарелке. В ладонях остаётся только сочный аппетитный шар очищенного апельсина.

После двух таких операций, чувствую, что больше в меня уже не влезет… «Хватит, — говорю себе, — пора поднимать компаньона». Отворив дверь, прохожу в спальню и легко раздёргиваю, занавешивающие стек­лянную стену, шторы. Солнечный свет обрушивается тенями оконных переплётов на засверкавший в тёплых лучах холодный кафель пола.

Оборачиваюсь к стоящему в углу магнитофону и, порывшись в очередной раз развалившейся стопке кассет, выбираю запись Высоцкого. Вставляю в кассетопри­ёмник, нажимаю клавишу и регулирую звук.

Через пару секунд ожидания комнату наполняет хриплый голос далёкой «пат­риды». Старенький переносной Panasonic давно спасает нас от унылой тишины.

Это, конечно, не чудо современной аудиотехники типа известных брендов JVC, Kenwood, Philips, Sharp, Akai, Pioneer и того же Panasonic, с великолепным качеством звучания, но мы рады и тому, что имеем.

— Который час? — открывает глаза компаньон.

— Вставайте, Андрей Петрович, — говорю я, — вас ждут великие дела… Нам сегодня нужно посетить Каливес. Я упоминал этот небольшой уютный городишко, находящийся примерно в двадцати километ­рах от Ханьи по направлению к центру Крита, то есть — к востоку.

Если смотреть на карте, то наше теперешнее местоположение находится ещё четырьмя километрами восточнее. Но я знаю — топая по до­роге, мы намотаем как минимум километра два лишних. Однако выбора нет — нам необходимо закупить продукты.

Компаньон, собрав на узком лбу морщины, слегка шевелит хрящиками раздвоенного кончика носа, сонно уставившись на мой силуэт в солнечном проёме.

— А сколько всё-таки времени? — снова спрашивает обиженно.

— Времени достаточно — около десяти…

Он нехотя выбирается из-под одеяла, и отправляется по уже проторённому мной маршруту. Тем временем застилаю постель и оглядываю свой «парадный» гардероб. Джинсы, лёгкий голубой свитер, туфли, чёрная болоньевая куртка. Порывшись в сумке, достаю тоненькую пачку греческих купюр.

Греческая купюра 5000 драхм

Откладываю в бумажник пять тысяч драхм. Должно вполне хватить на все покупки… Оглядываюсь вокруг себя, чтобы ничего не забыть. Методично рассовываю по карманам паспорт, сигареты, зажигалку, ручку, блокнот с выписанными из нашего разговорника, ходовыми грече­скими словами и фразами.

Жду ещё с полчаса, листая под музыку журналы. Наконец завершив ри­туал приёма пищи и передвижений, компаньон начинает облачаться. Надевает широкие, сине-белые спортивные штаны, чёрные туфли и какой-то длинный серый балахон. Джинсы он прин­ципиально не носит. Зато поверх балахона натягивает варёную джинсовую куртку. Долго роется в своей тумбочке, в карманах.

Хорошо его изучив, я не произношу ни слова. Не торопясь, закуриваю сигарету. Молча, наблюдаю предпоходную возню. Знаю, в такой ситуации компаньона лучше не отвлекать, — что-нибудь, да забудет. Наконец, шевелящиеся хрящики нацеливаются в меня.

— Ну что?.. Идём? — вопрошающе глядит из-под веснушчатой мор­щинистой «гармошки».

Гашу в пепельнице с фирменной надписью «Marlboro» окурок и поднима­юсь на ноги.

— Пошли!..

До Альмириды — два километра. От Альмириды до Каливеса ещё че­тыре. Итого — шесть. Шагаем по правой стороне серой асфальтовой ленты, круто уходящей вниз.

— Если повезёт  кто-то подвезёт, – каламбурю я, оборачиваясь к плетуще­муся сзади компаньону.

Спрятав руки в карманы куртки, он молчит, насупившись и глядя под ноги. «Ничего не скажешь, — думаю уныло, — весьма общительный у меня попутчик…». Мимо нас стремительно проносится сверкающий вишнёвым лаком, Nissan. На повороте, бесшумно шурша резиной, обгоняет Mercedes цвета «адриатики».

Здесь, на жарком Крите, мне ещё ни разу не встретился автомобиль чёрного цвета. Очевидно, следует непременно обладать суицидальными наклонностями, чтобы летом, при жаре +45°, под палящим критским солнцем, усесться в салон чёрной автомашины.

Впрочем, кондиционер всё же должен спасти. Ну, а сейчас нам всего лишь нужно, что-нибудь поскромнее, типа легкового грузовичка — пикапа. Не­сколько машин, урча мощными двигателями, пролетают, разминувшись с нами, — наверх.