Разглядываю одну из ресторанных посудин. Ровный голый настил тёмной дощатой палубы, предполагает свободу передвижения. В центре, у мачты, отбирая половину длины судёнышка, возвышается барная стойка.
Мачта, «штаги» и «комингс» фальшборта обнесены цветными гирляндами, обижено погасших электролампочек. «Летней ночью здесь должно быть светло и весело, — думаю я, — даже, если и выпадешь за борт, утонуть проблемно — воды по колено…». Пройдя вдоль «мёртвого» отеля, трёхэтажного аккуратного здания, с множеством дверей и окошек, выбираемся на дорогу.
 |
| Летний ресторан отеля |
Вдоль неё, рядом с отелем, во всю длину фасада, сверкает стеклянной стеной европейское здание «тра́пезы» — Каливесского отделения банка. За его окнами в разгар туристического сезона оседает обильный долларовый дождь.
– Да-а-а...– вот сейчас бы поймать машину...— сладко мечтает вслух «компаньон». Поймаем или нет, однако топать надо... Знаю... что всего через полчаса груженые пакеты, покажутся вдвое тяжелее.
 |
| Так он выглядит вечером |
Отсекая длинную петлю дороги, резко уходящую вправо от моря, чтобы, круто закруглившись, через километр снова вернуться, — молча устремляемся напрямик. По узкой и очумело крутой улице выбираемся на самый верх холма и, оставив позади последний жилой дом Каливеса, вновь оказываемся на асфальтированной трассе.
Бредём вдоль обочины, каждый раз, с надеждой оглядываясь на приближающийся шум мотора. Нам не везёт. Проезжает один грузовик, и тот забит каким-то хламом. Пытаюсь остановить белую легковушку, но та проносится мимо. «Компаньон» вышагивает, как посторонний, без малейшей потуги на соучастие. Он давно переложил все заботы по автостопу на меня.
 |
| Джип портполиции |
Вдруг из-за поворота выскакивает полицейский джип, с синим плафоном мигалки на крыше кабины. В первый момент, привычный холодок пробегает в моей груди, но тут же вспоминаю, что до июня «они» никого не трогают.
Греция давно стремится плотнее обосноваться в Евросоюзе и, выполняя его условия, объявила полную амнистию гастарбайтерам.
В течение полугода мы должны стать на учёт в полиции, и уже легализовавшись, получить так называемую «белую» карту — то есть разрешение на проживание и работу. На её основании через год будет предоставлена общеизвестная карта — «зелёная», на срок от года до пяти лет.
«К тому же, это морская порт-полиция», — рассуждаю я, увидев на заднем бампере белый круг знака, с синим якорем внутри. Наконец, подходим к склону холма, с которого открывается вид на белеющую домишками, Плаку.
Альмирида лежит гораздо ниже, в излучине бухты, скрытая соседним холмом. Отсюда, спускаясь в широкую долину и снова поднимаясь наверх к нашему посёлку, ведут два пути.
Одна дорога — по асфальтовой, петляющей далёким изгибом, трассе, и второй путь — напрямик по разбитой заброшенной грунтовке. — Ну, что?.. Какую дорогу выбираем? — произношу сакраментальную фразу.
«Компаньон» молча погружается в длительную глубокую задумчивость. Я отворачиваюсь в сторону, чтобы нечаянно не улыбнуться. Вглядываюсь в широкий морской горизонт. Точка, которую наблюдал из Каливеса, исчезла.
«Может показалось, — думаю я, — а впрочем, не всё ли равно?»
— П-п-понимаешь... на дороге мы вдруг сможем как-то подъехать, — слегка заикаясь, вяло втолковывает мне «компаньон», — а тут…
Он обречённо машет рукой в сторону грунтовки. Вижу, что ему не хочется ломать ноги в колдобинах.
— Ладно… пошли, — соглашаюсь со своим спутником.
Ещё четверть часа топаем вниз по трассе. Это всё-таки легче — ноги несут тебя сами. Забрасываю отяжелевшие пакеты на плечо.
Пресловутый набор куриных яиц несу отдельно, в левой руке. У «компаньона» ещё не было случая, чтобы он не расколотил пару штук по дороге. Входим в плавный поворот, описываемый дорогой перед предстоящим подъёмом. Здесь у высокой стены жёлто-коричневого бамбукового камыша стоит, белеющий поминальник — «проскинитарий».
 |
| Проскинитарий |
Их много, почти на каждой паре километров, по всем критским дорогам. Это чаще белого цвета ящик, величиною и формой напоминающий наш скворечник, но с церковным крестиком на коньке покатой крыши. Одноногая подставка из металла поднимает поминальник не более метра над землёй.
Через стеклянную — во весь ящик, дверцу, видна маленькая икона в дешёвом окладе и латунная лампадка перед ней. Тут же стоят две тёмные бутылки — одна из них, видимо, с маслом; стограммовая стопка, зажигалка, спичечный коробок. Лежат тёмные высохшие стебли цветов.
 |
| Он же — изнутри |
Проходим по бетонному мосту через пустое каменистое русло высохшей реки. Вероятно летом, когда с гор сойдут снега, она оживёт… На мостовом ограждении, чьей-то малярной кистью выведены большие тёмно-красные буквы: σ'αγαπώ! (тебя люблю!).
«Да… любовь в нас проявляется только на расстоянии…— отчуждённо думаю я, — а вот, когда человек присутствует в твоей жизни ежечасно, она легко сменяется бытовой раздражительностью».
 |
| Все знаки на Крите расстреляны |
Предваряемый, как и на всех критских дорогах, простреленным знаком, начинается затяжной подъём. Это вдвойне не радует. Дело не только в том, что становится труднее идти.
Перед крутым участком, разогнав автомобиль или уже переключившись на пониженную передачу, не каждый водитель захочет прерывать оптимальный цикл движения ради двух навьюченных гастарбайтеров.
К своему глубокому сожалению, оказываюсь прав. Сдержано пыхтя, мы отмеряем шагами трассу до последнего сантиметра, выйдя к самому спуску в Альмириду. Сделав почти трёхкилометровый крюк, лента шоссе вновь возвращает нас к морю.
Вдруг снова замечаю на горизонте потерянную точку. Но это уже не просто точка. В ней туманно прорисовывается, вытягивается тёмный силуэт судового корпуса с едва приметной, словно мираж, белеющей надстройкой.
Ноги сами несут нас в Альмириду. Становится несколько веселее. Минуем огороженные проволочной сеткой раскопки античного дома. Хорошо виден сохранившийся фундамент отсутствующих стен и остатки мозаичного мраморного пола.
 |
| Плиточный пол античного здания |
«Приманка для туристов...», — констатирую для себя. Когда находишься здесь слишком долго, всюду окружающая экзотика теряет изначальную силу воздействия на глубину впечатлений.
Альмирида встречает нас лёгким шумом прибоя и влажным морским бризом. Ловлю себя на мысли, что Средиземному морю, как-будто чего-то недостаёт. Каждый раз проходя длинным альмиридским пляжем, чувствовал его неадекватность моим, ещё детским воспоминаниям о море.
Теперь меня осеняет! Нет йодистого запаха выброшенных на берег черноморских водорослей. В Альмириде — только чистый песок и ничего больше… Моё же детское восприятие мирового океана формировалось в большом черноморском заливе, у летних баз отдыха Скадовска и Лазурного. Их берега всегда были устланы «бородами» морских водорослей.
До горной Плаки остаётся всего лишь два километра. Но каких!.. Не зря, в смысловом переводе с греческого, «плака» звучит как «каменная плита». Попробуй на неё влезь!.. На моих часах — половина первого. Вновь снимаю куртку, кладу на согнутый локоть.
Осторожно собираю пакеты в одну руку. Ну ладно… последнее усилие! Спустя ещё двадцать с лишним минут, взмокшие, как почтовые лошади, подходим к знакомой калитке. Поднимаюсь по ступеням, отпираю дверь. Дом встречает приятной прохладой. Первым делом распихиваем по холодильнику продукты.
Прохожу в спальню, валюсь на кровать и сбрасываю туфли. Да, уж!.. По-моему, всем пешим туристам нужно ставить придорожные памятники просто вдоль их убойных маршрутов! Освобождённые пальцы ног приятно расслабляются.
«Компаньон» возится у магнитофона, вставляя кассету. Долго щёлкает, не желающей закрываться, ненавистной крышкой кассетоприёмника. Наконец, громко чертыхнувшись, сердито-беспомощно обращается ко мне:
— Ты можешь, что-нибудь с ней сделать?!
С трудом отрываюсь от подушки, всовываю ноги в затоптанные кроссовки, подхожу к магнитофону. Вынув кассету, переворачиваю на 180°, вставляю в кассетоприёмник, захлопываю крышку и нажимаю кнопку. Нахмурив лоб, и шевеля хрящиками, «компаньон» глубокомысленно наблюдает за моими манипуляциями.
Комнату наполняет мелодия лёгкого ритма от давно заезженной шведской группы. Облегчённо возвращаюсь к постели и с наслаждением растягиваюсь на одеяле. Достаю из тумбочки пачку сигарет, закуриваю. Итак, ближайшие десять дней, а то и пару недель, голод мне не грозит…
«Ну, что ж, — думаю, глядя в дверное стекло, — будем жить дальше…».
Знаю, так же как я, здесь вынужденны существовать многие из несостоявшихся граждан на своей родине — за морем. Экономически безжалостно, без эмоций, они просто выдавленны из «постсовкового» пространства.
Кажется, что эта стеклянная стена отделяет меня не только от солнечного пейзажа, но и от всей моей предыдущей жизни.
Завтра мы отправляемся в полицию — сдавать отпечатки пальцев…
Суббота, 10 октября 1998 г.
Прошёл ровно год. В этот день минувшего 1997-го, мы отдали якорь в Пирее. Трое из четырёх членов экипажа провели этот «адов» год на Крите. Четвёртый вернулся в августе на родину.
