пятница, 21 марта 2014 г.

Глава ХХХVII — Литейная мастерская


Работаю, словно трудолюбивая «пчёлка» в бронзово-литейной мастерской раннее упоминавшегося мною стеклодувного заводика. Рабочий день тянется долгих десять часов — с восьми утра до шести вечера. На обед не прерываюсь. Беру с собой плитку шоколада и пол-литровый термос кофе.

Для этой цели иногда закупаю «штабелями» дешёвый немецкий продукт. На удалённой окраине Каливеса открылся новый обширный супермаркет. В соответствующем отделе, мной были сразу же и неожиданно успешно обнаружены залежи шоколадной «панацеи».

Шоколадная фея
Полагаю, что давно пора было бы установить скромный памятник славному Джозефу Фраю, который первым сообразил залить вязкую шоколадную массу, сдобренную сахаром, в форму привычной нам прямоугольной плитки. Произошло это грандиозное событие в далёком ХIХ веке.

Впрочем, в российском Покрове, в недавнем 2009 году отлит бронзовый памятник «Шоколадной фее», весом 600 кг и высотой три метра. Молодцы, покровцы! Вот так и я — дважды в неделю устраиваю «литейные» дни. То есть, через каждые два дня «формовочных», — на третий.

Как правило, в течение двух смен забиваю сырой формовочной землёй опоки, создавая внутри них необходимые конфигурации под бронзовую отливку. В сравнении с литейным, день формовки — это просто мой временный «релакс». Хотя «пашу» без остановок. Курю и жую на ходу и уж совсем не часто. К тому же, десять рабочих часов на ногах без каких-либо «посиделок».

Благо уже то, что рабочий формовочный стол находится рядом с открытой дверью на задний двор. Сюда туристы почти не забредают. Дышу чистым воздухом, могу видеть горы и далеко распластавшееся синее море. Изумительный вид призывает к умиротворённости и мобилизует дух на достижение некой сносной перспективы.

Хотя в голове всё более зреет мысль, что, несмотря на все красоты Крита, — Греция, да и вообще иммиграция (временная) — это не моё... Самосознание не готово примириться с ущербным статусом, закрепляемой чуждым законом полной гражданской второсортности.

Привёз из дому маленькую магнитолу и наши русскоязычные песни. Это духовно поддерживает. Уже в «печёнках» сидят греческие и английские тексты. Пока в 2000 году не запасся в Украине приличным набором новых кассет, приходилось «петь» самому.

Поёт Йоргос Даларас
Тем не менее, надо честно признаться, что певучие греческие композиции по мелодике и текстовому звучанию, для меня гораздо ближе заполонивших музыкальный мир, «набрыдших» — англоязычных.

Однако единственный, кто мне более импонирует из поющих греков — это умеренный Йоргос Даларас (Γιώργος Νταλάρας). Общаться на своём, данном от рождения языке, совершенно не с кем. Вокруг — пятеро сербов, четверо поляков и трое албанцев. Остальные шестеро — греки...

Кстати, в отличие от Αλβανών (албанцев), проживающих вдоль всей северо-западной границы Эллады, поляки и сербы даже и на греческом почти не говорят. Самый «продвинутый» из них владеет едва ли десятком куцых фраз. Они работают здесь нелегально. За территорию мастерской, если и выходят, то не дальше ближайшей пивной лавки. В такой ситуации, языком можно и пренебречь.

Арахис
Пара слов — «Амстел» (марка пива) и «арахис», сказанные пожилой радушной лавочнице, снимают все проблемы. Гречанка отпускает стеклодувам товар в долг, и они частенько посиживают за столиком на пороге её минимаркета.

Это позволяет хозяйке при расчёте в конце сезона весьма свободно обращаться с «кредитной» арифметикой… Так что простоватые сербы только кряхтят и чешут в тёмных затылках… Католики–поляки, куда «продвинутее» и хитроумнее православных славян. Они не высовывают носа со второго этажа, попивая дармовое вино босса.

Всё дело в том, что на обширной территории склада наш работодатель установил три огромных металлических ёмкости. Одна из них наполнена оливковым маслом, вторая цикудьёй (виноградный самогон) и третья — домашним вином. Естественно, и на внутренних воротах, и на сливных кранах замки совершенно отсутствуют. Испросив разрешения угоститься полуторалитровой бутылкой вина, поляки пускают в ход совсем иную тару...

Цистерна оливкового масла
Содержимое огромных цистерн, подающееся под давно признанным брендом «высокоэкологичного продукта» является таковым весьма условно. Тут, конечно, присутствует вполне недобросовестная реклама, которая рассчитана всё на тех же, в местном понимании, «лоховатых» туристов.

Цены, как на стекло-сувениры, так и на дары критской земли абсолютно неадекватны. К тому же, хроническое отсутствие у нерасторопных зевак стояночного времени, по-прежнему работает против не совсем добросовестного сельского бизнесмена.

Я как-то вознамерился купить у него пару литров вина. Босс, естественно, не отказал, но деньги с меня взять не захотел. Это обстоятельство сразу же убило потенциальное желание вернуться когда-либо к подобной просьбе. Я не мог себе позволить стать ещё более обязанным человеку, от которого и без того был весьма зависим.

В литейный день, как правило, появляюсь в мастерской не позднее шести утра. До наступления жары очень стараюсь (и успеваю) отлить хотя бы большую часть заготовленного. Опоки уже ждут меня. Они стоят длинной ровной шеренгой стопок, параллельно формовочному столу, напротив литейного горна.

Опоки для бронзового литья
В каждой стопке по десять, набитых влажной землёй опок. В недрах этой земли сокрыты пустоты, которым предстоит дать форму будущим отливкам. Знаю, не всё будет гладко, какие-то из деталей уйдут в брак.

Где-то металл не прольётся до периферийной зоны, а возможно где-то окажется воздушная раковина. Слишком много факторов необходимо учесть, многое знать и предусмотреть. Но с каждым разом выдаю всё меньше отливок, годных только для повторной переплавки.

Печь – горн
И в конце концов наступает день, когда я свожу брак к нулю. Так и продолжается с переменным успехом. Иногда только проскакивают случайные недоразумения. Многое зависит от состава расплавленной латунно-бронзовой литейной массы. Из школьной программы мы с вами помним, что бронза — это в основном сплав меди с оловом, а латунь — меди с цинком (до 45%).

Разумеется, что данное определение весьма утрировано. В зависимости от назначения, бронза может являться сплавом меди с фосфором, никелем или свинцом. Время от времени для меня привозят и сваливают на заднем дворе мастерской большую груду «цветметного» хлама. Чего здесь только не бывает!

Цвет/мет — сырьё для плавки
От непонятных кронштейнов, тривиальной негодной и давно потемневшей сантехники: водопроводных кранов, обрезков труб, гнутых полос — до старинных примусов и медных гвоздей. Ещё вечером, накануне литейного дня я ползаю (совсем, как ползает жук скарабей по навозной) по куче старого вторсырья, сортируя металл для предстоящей плавки.

Мне крайне необходимо сразу же добиться оптимальной консистенции — жидкотекучести расплавленной массы, способной проникнуть в самые отдалённые от «литника» пустоты конфигурации. Не забыть, кроме всего, учесть усадку и ликвацию — физико-химическую неоднородность состава сплава в центральных и периферийных, утончающихся зонах отливки.

Плавильный горн в работе
Все изделия, которые я произвожу — делаются методом «тыка»... накапливанием и ценой «проб и ошибок». Так же, как и во время сбора первого урожая оливок, меня никто ничему не обучал и даже минимально не потрудился объяснить.
Очевидно, на удалённом Крите это обусловлено возвышенностью греческого склада ума или гипертрофированным «синдромом знания».

Этим придуманным мною термином определяю ситуацию, в которой обучающий просто не способен предположить в другом человеке отсутствие элементарных специфических познаний, кажущихся само собой разумеющимися незадачливому маститому «преподавателю».

Так или иначе, но мне пришлось в одиночку преодолеть годичный курс самообучения, прежде чем стать более-менее сносным мастером-литейщиком. С моей проклятой склонностью к лютому перфекционизму порой непросто было добиться быстрого результата.

В «миру», и тем более — гастарбайтерском, гораздо легче живётся здоровым «пофигистам». К чему и призываю себя постоянно стремиться. Помню как мне по этой теме удручёно выкладывал мысли один из членов экипажа СЧС. Поставленный вместе с каким-то арабом на очистку старой палубы перед предстоящей покраской, он явно проигрывал напарнику в скорости.

Просто стремясь, как можно качественней выполнить порученное дело, непроизвольно тормозил продвижение работ, что не преминуло сказаться на отношениях с работодателем. — А я не могу работать иначе! — в запальчивости восклицал он.

Перфектционист
Страдая такой же самой запущенной формой перфекционизма, этой вредной изматывающей «болезнью», я понимал насколько она пагубна в наших условиях. И как важно вытравить в себе несвоевременного раба «совершенства».

Однако при всём этом также желательно не впасть и в противоположную — полярную крайность, следующую за позитивной формой «пофигизма»… то есть — «пофигизмус вульгарис».

Впрочем, для себя угрозы никогда не находил. С генами, слава богу, мне досталась способность работать, если и не очень быстро, то во всяком случае, добросовестно и абсолютно молча, имея при этом высокий порог психофизической «выматываемости».

Тигель (горшок)
Плавильный графитовый тигель (нем. Tiegel–горшок) — имеет средние размеры. Вообще-то, эти горшки несут цифровую маркировку от «1» до «300», что соответствует количеству килограмм вмещаемой массы. В мой тигель входит, наверное, килограммов 100–150.

Чтобы жидкий металл заполнил ёмкость доверху, я должен плотнее, избегая лишних пустот, набить его бронзовым хламом, выложив сверху приличную горку из обрезанных «приливов». Конечно, придётся ещё подзагружать в процессе плавления — иначе металла может не хватить на все опоки. Сам загружаемый тигель находится внутри плавильного горна, представляющего собой металлическую обечайку.

Огнеупорный кирпич горна
То есть открытый стальной цилиндр, выложенный изнутри огнеупорным кирпичом. В начальном периоде плавки накрываю его просто стальным листом, используемым в качестве отсутствующей крышки.

Нижняя часть цилиндра (на высоту лежачего кирпича от бетонного пола) имеет отверстие для подачи пропана и потока воздуха из сопла мощного вентилятора. Сверху над горном нависает коробчатый зонт гудящей вытяжки.

Большой горн – печь
Сжиженный пропан поступает из трёх больших 25-кубовых цистерн, установленных во дворе, в десятке метров от мастерской. Прежде всего, отсюда подаётся газ в стеклодувную печь, которая гаснет только лишь на зиму — по окончании турсезона.

Я забираю свою порцию газа, как уже упоминал — дважды в неделю. Да и то... в течение шести-семи часов заканчиваю литьё и прекращаю отбор пропана. Однако расход топлива, вижу — совсем немалый. Еженедельно приезжает автоцистерна для дозаправки. Судя по всему, и в финансовом аспекте это выражается немалой цифрой.

Цистерны пропана
Очевидно, в связи с этим, «босс» дал задание поляку – слесарю сварить объёмный стальной бак для мазута. Кризисные тенденции в Европейском союзе перманентно нарастают, и это неизбежно сказывается на нашем уровне жизни.

Для меня же подобный уровень существования, прежде всего, определяется ценами на бензин и сигареты. Сойдя впервые с яхтенной палубы на берег Крита, я купил пачку сигарет за 300 греческих драхм. Сегодня, спустя около трёх лет, плачу за ту же пачку — 800...

Как-то однажды на большом рынке Ханьи наткнулся на контрабандиста, предлагавшего блок фирменного Marlboro за три тысячи драхм. Долго я не раздумывал и не пожалел. Достаточно длительное время кормился из этого источника, пока он, к моему сожалению, куда-то не исчез.

Когда твёрдый металл превращается в жидкость, периодически помешиваю раскалённое содержимое тигля, заодно удаляя ковшом всплывающий шлак. Догружаю длинной лопаткой скомканные рулоны штамповочных отходов латуни. Проверяю металл на жидкотекучесть, заливая первую из опок. Если видны мелкие «недоливы», добавляю в тигель алюминий. Это придаёт расплавленной массе больше текучести. Жарким летним днём температура в литейке поднимается до +60°.

В грубых горных башмаках, джинсах и мокрой от пота майке на минуту вырываюсь во двор, под холодную струю водопроводного крана. Несколько раз умываясь, подставляю под воду шею и плечи. Релаксирующие туристы с удивлением поглядывают на меня, как на сбитого пилота, выпрыгнувшего из горящего самолёта.

Безжалостное критское солнце знойно подмигивает своим сорокаградусным глазом. И я, нахлебавшись до отвала возвращающей жизнь влаги, со стекающими по мокрой спине холодными струйками, снова ныряю в свой персональный «ад».

К двум часам дня залита последняя опока. Прислоняюсь к косяку двери, — здесь лёгкий приятный сквознячок. Несколько минут смотрю в бирюзовую «лужу» далёкого моря. На его нежной поверхности усталые зрачки, привыкшие к бушующему свету пламени, «отмокают», возвращаясь в норму.

Пытаюсь закурить, но в груди перехватывает спазмом первую же затяжку. Несмотря на работающую вытяжку, всё же нахватался шлака. Знаю, что ещё несколько часов курить не смогу. В принципе работа окончена и я могу отправиться на пляж!..

Опокам можно дать остыть, и завтра с утра выпотрошить из них готовые отливки. Но проклятая перфекционистская самопрезентация не даёт покоя. Душа желает большего… Да к тому же хочется создать себе на завтра запас времени и заняться с утра относительно чистой работой. А посему, натянув брезентовые рукавицы, «потрошу» ещё горячие опоки.

Эл/наждак
У электронаждака начинает вырастать гора швыряемых мной отливок. Запёкшуюся, пахнущую гарью землю вываливаю на кучу у стены литейки. «Ничего, — думаю я, — сложу опоки, подмету, оболью пол водой. Как раз управлюсь к четырём, а завтра с утра на наждаке обрежу приливы».

Лопатой сгребаю формовочную землю, вымащиваю аккуратный холмик. Черенком половой щётки протыкаю в нём частые вертикальные отверстия для лучшей пропитки водой. Поливаю земляной холм, словно клумбу, из большой садовой лейки.

Земля должна быть влажной и вязкой, чтобы через пару дней снова стать формой будущим отливкам. Оглядываюсь кругом, — чистота и порядок. На циферблате около четырёх часов. Вот и хорошо, вот и славно — «битый» десятичасовый рабочий день. Так что боссу я ничем не обязан.

Наконец-то, моя перфекционистская душонка удовлетворённо затихает. Вытираю руки, подхватываю пакет с термосом и подтаявшей плиткой шоколада. Сегодня я так и не пообедал. Достаю пачку LM, надеясь, что на сей раз покурить всё же удастся.

Выхожу во двор, докуривая сигарету, оглядываю свой Seat. Обычный «хэтчбэк», но я воспринимаю его как живое существо. Любимая машина — это передвижная уютная «избушка» на колёсах, моя территория комфорта и частная собственность.

Такое же чувство испытывал только к своей яхте! Здесь, в чужой стране, этот подвижный механизм — мой единственный и лучший друг. Захлопываю дверцу, и с лёгким чувством «отмотавшего» свой срок, поворачиваю ключ зажигания.