Два стремительных и долгих века. Много это или мало? Для осознания, изучения и оценки всей литературной деятельности, очень недолгой жизни поэта, безусловно, это немало. Для истории же, — лишь краткий миг.
Тогда, два столетия назад, осенней ночью, 3 (15) октября, 1814 года, в этот бренный мир пришёл, очень трудно давшийся его слабой 19-летней матери, недоношенный, хилый младенец и... ярчайший поэтический гений — Михаил Лермонтов.
Состоялось таинство ниспослания миру свыше редкостно одарённого литературного и поэтического таланта, долженствующего войти в века. В России ниспосланному гению удалось оставаться в живых в течение 26 лет, девяти месяцев и 12 дней. До своего дня рождения 1841 года — 27-го по счёту, поручик пехотного Тенгинского полка не дожил 79 дней.
 |
| Михаил Лермонтов |
Он вообще очень многого не успел сделать. И страшно подумать насколько многого не написал. Просто потому, что его вдруг пожелал убить и практически сделал это безнаказанно (в четверг, 15 июля, около семи часов вечера) раздражённый и весьма сердитый, ещё третьего дня друживший с ним, тривиальный отставной майор.
Тотчас же после того единственного рокового выстрела убийцы засверкали молнии и пустился ливень! Тело ещё живого Юрия Лермонтова, сражённого у подножия горы Машук близ Пятигорска, около четырёх долгих часов омывалось проливным дождём из грозовых туч, будто возмущённых происшедшим злодеянием.
Это пред-посмертное небесное оплакивание длилось всю ночь. Итак, гений был умерщвлен. Застрелен на безрассудной дуэли, если можно так назвать прямое убийство.
Ибо классическим поединком в мире принято считать обоюдное стремление дуэлянтов расправиться друг с другом. Если же один из них отказывается стрелять в противника, оповестив всех участников конфликта, а другой в ответ всаживает ему пулю в грудь, — можно ли это назвать дуэльной классикой?
А вообразите себе, насколько ещё более дико, выглядела бы ситуация, будь в руках дуэлянтов холодное оружие. Итак, связанный условностями сохранения офицерского и дворянского достоинства, поручик Лермонтов не может уклониться от поединка. Заняв дуэльную позицию, он тем не менее, отказывается наносить удары шпагой (саблей), дабы не изувечить вчерашнего товарища. Тем более, не желает стать убийцей!
Объявляет всем об этом во всеуслышание и, в надежде на адекватную человеческую реакцию, уповая на просветление разума приближающегося к нему кровожадного противника и окружающих его «друзей-убийц», просто опускает руки. Здесь ему приходится балансировать в рамках жёсткого дуэльного кодекса и эмоционального восприятия всего происходящего горе-секундантами, гипотетически способными муссировать оскорбительный и социально-похоронный для чести офицера аспект отказа от дуэли.
Однако представьте, что палач, абсолютно ничем не рискуя — ни жизнью, ни даже отменным здоровьем, приближается на расстояние фехтовального выпада, и отработанным движением всаживает свой клинок в сердце «отказника». Что это было бы? Честный поединок или уголовное деяние?
Я полагаю, что с точки зрения законопослушного трезвомыслящего человека — не что иное, как акт однозначно противозаконного и подлого убийства. Естественно, обставленного а-ля оправдательной атрибутикой дуэльного кодекса! То же, что в руках дуэлянтов не острые шпаги, а пистолеты, ситуацию абсолютно не меняет.
И подлое... это убийство именно потому, что каждый из присутствующих, и прежде всего, сам убиваемый, до самого последнего мгновения верят в благородство, и трезвомыслие убийцы. И практически не ожидают того, что происходит в последнюю секунду.
 |
| Николай Мартынов |
Тем более, если этот убийца — однокашник, бывший сослуживец и действительный приятель — бравый отставной 26-летний майор Николай Мартынов. Он был всего на год младше Лермонтова и выпустился из того же кавалерийского училища годом позднее.
Его явный успех в смысле добывания чинов, вплоть до ранних майорских эполет, обусловлен прежде всего приземлённостью души и упоительным угодничеством. Это также повлияло на презрительное отношение к Мартынову неугодного и гонимого царским двором поручика Лермонтова.
Его явный успех в смысле добывания чинов, вплоть до ранних майорских эполет, обусловлен прежде всего приземлённостью души и упоительным угодничеством. Это также повлияло на презрительное отношение к Мартынову неугодного и гонимого царским двором поручика Лермонтова.
Полагаю, несколько горьких слов заслуживают и секунданты дружеского группового убийства — «невинные», однако весьма деятельные помощники смерти, постфактум легко предавшие поэта. Если обойти вниманием не принадлежавшего к ближайшему кругу капитана Дорохова, то их четверо. Или, вернее сказать... — один-единственный.
В это трудно поверить, но формально и в действительности к участию в дуэли был приглашён всего лишь один секундант. В силу соседства по арендуемому жилью, его наделила таковым статусом и полномочиями, «вызывающая» сторона — то есть майор Мартынов.
Остальные, вплоть до самого начала расследования смерти поручика Лермонтова, пребывали просто в «статусе» друзей-зевак. Они даже не помыслили серьёзно отнестись к сложившейся ситуации, наивно полагая увидеть окончание поединка в примирительных выстрелах «на воздух».
 |
| Михаил Глебов |
Единственный секундант — самый молодой, а потому готовый искренне услужить любому из старших боевых товарищей; бывший однополчанин по гусарской Лейб-гвардии, близкий друг и тёзка Лермонтова, — корнет Михаил Глебов.
На момент дуэли ему ещё не исполнилось и 22-х лет. Пятилетняя разница в возрасте, видимо оставляла его в состоянии нежного юноши, восхищенно заглядывающего «в рот» старшим друзьям. Да, к тому же, если друг — первый после Пушкина писатель-поэт России, обласканный даже самим Белинским, в 26 лет уже успевший издать книгу своих произведений.
Всё предполагало в Глебове самое уважительное к Лермонтову, трепетное отношение радушного мальчишки. Похоже, так оно и было. Однако на удивление, убийство друга никоим образом не отвратило молодого корнета от его палача. И более того, подвигло давать обвиняемому следственной комиссией убийце дельные советы по поводу того, каким образом вернее избежать ответственности. Впрочем, от трактовки произошедшего зависела участь и самого Глебова...
Ко всему, увы, трогательное преклонение перед гением поэта не снимает с корнета, как с секунданта и боевого офицера очень серьёзной вины в преступной халатности. Он не обеспечил предполагаемое наработанными правилами присутствие врача, ни до начала поединка, ни после ранения одной из сторон.
И более того, ни он, ни кто-либо из присутствующих офицеров, обученных в военном заведении жизненно необходимым манипуляциям, не попытались оказать первую медицинскую помощь товарищу. Не нашлось готовых сделать до прибытия врача минимальную перевязку, частично сдерживающую кровопотерю.
Разумеется, по непреложному закону махровой нерадивости, секундантами вовсе не было припасено ни антишоковых препаратов, ни индивидуальных перевязочных пакетов. Но ведь собственного белья, способного послужить в качестве скрученных жгутов и бинтов, имелось в достатке! Кроме прочего, отсутствовал необходимый транспорт для экстренной доставки раненного в госпиталь. Зато не был забыт и в дрожках доставлен на губительную поляну полный ящик доброго шампанского для празднования предполагаемого и ожидаемого примирения.
Однако последний мальчишник явно не удался. Те же дрожки, на которых сам корнет Глебов (милый, услужливый «побегушечник») и привёз на место дюжину бутылок, почему-то использованы не были. Хотя после рокового выстрела истекающий кровью поручик Лермонтов дышал ещё долгих четыре часа… зря уповая на милосердную деятельность шокированных секундантов.
Чтобы скрыть факт преступного неоказания раненному первой медицинской помощи и утаить от возмущённого общества позорную никчемность, убогую офицерскую нерадивость и ужасную нерасторопность последующих действий, друзьями–убийцами тут же была изобретена версия мгновенной смерти поэта.
Направляясь к весьма удалённому месту дуэли верхом на лошади Глебова, правящего рядом упомянутыми мартыновскими дрожками, Лермонтов вёл с ним последнюю беседу. Они говорили о перспективности литературных намерений и планов поэта. О темах, ожидающих пера. Будто собирались жить долго и деятельно. Поручик был уверен, — Мартынов, так же как и он, стрелять не решится. Наклонившись, он негромко сказал об этом сидящему рядом с корнетом Васильчикову.
 |
| Александр Васильчиков |
Тот, слегка пожав плечами, ответил, что Мартынов, видимо, шутить отнюдь не намерен... Уже потом, выкручиваясь перед учинённым следствием, Глебов будет писать арестованному дуэлянту: «...говори, будто Васильчиков прибыл на место верхом»!
Так как молодого князя А. Васильчикова поспешно «ввели на роль» второго секунданта, потребовались некоторые чёткие перестановки в показаниях. Соответственно правилам дуэльного кодекса, секунданты сторон не должны следовать к месту дуэли в одном экипаже, дабы не иметь возможности какого-либо сговора.
Поручик же Лермонтов умрёт всего-лишь через несколько часов, так и не узнав, что был нелюбим лощённым 22-летним князем, едва ли менее, чем возненавидевшим его, Мартыновым. Неподдельными союзниками для него должны были оказаться лишь двое — молодой тёзка Глебов, да младший на пару лет родственник — Алексей Столыпин. Однако и тут сложилось не всё просто…
 |
| Алексей Столыпин |
Из-за полученных дядькой Лермонтова — Алексеем Столыпиным неприятностей, вследствие его участия, как секунданта поединка между Лермонтовым и Барантом в предыдущем, 1840 году, — он достаточно охладел к двоюродному племяннику. Ко всему ещё, уже вышедший в отставку капитан-драгун Столыпин, в наказание снова ввергнутый Николаем-I в военную службу, был тут же повторно втянут Лермонтовым в весьма неприятную и рискованную ситуацию с новой дуэлью.
Молодой князь Сергей Трубецкой — 26-летний камер-паж и сын бывшего всесильного генерал-адъютанта при Александре-I — слыл добрым малым и романтиком. Но уж слишком отрешён он был от всего происходящего вокруг собственными проблемами в придворной «тусовке».
Разглядывая всю эту блистательную компанию молодых людей, невольно поражаешься, сколь недолговечные сроки жизни им были отведены. Будто всевышний скупо подводил черту под их существованием после учинённого убийства.
Спустя шесть героически прожитых зим и вёсен, 28 июля 1847 года трагически погибнет 27-летний лихой адъютант кавказского Наместника, Михаил Глебов — отчаянный вояка-храбрец, увешанный орденами. Бесстрашному ротмистру, гарцующему на коне во главе шеренги всадников, дагестанская пуля пробьёт голову.
Вторым… после упорной борьбы с его чахоткой, уйдёт из жизни отставной майор Алексей Столыпин. Он тихо скончается, находясь на излечении в итальянской Флоренции — 10 октября 1858 года, не дожив до своего 42-летия всего 35 дней. Как видно из соотношения возраста и воинского чина, карьера бывшего секунданта не совсем удалась.
 |
| Сергей Трубецкой |
Следующим и в последующем же, 1859 году, 19 апреля увял, всего лишь 44-летний, но с весьма расстроенным шалостями здоровьем, и царём разжалованный князь Сергей Трубецкой. Промелькнула короткая и пустая с точки зрения карьерных достижений, изломанная, однако такая романтическая, его жизнь. И, наконец, 25 декабря 1875 года очередь дошла до самого Николая Мартынова — непосредственного убийцы. Господь отвёл ему 60 лет и два с половиной месяца.
В 1924 году, уже в бывшем Советском Союзе, давний палач поэта умер «вторично». Захватившие его усадьбу разгильдяи — озорные школьники-колонисты надругались над останками покойного хозяина, выбросив прах из разорённого склепа в местный водоём. Дольше всех задержался в этом мире и ушёл последним из блестящей дворянской шестёрки образца 1841 года, пожилой князь Александр Васильчиков. Хотя всё его долгожительство уложилось в 63 года без 24 дней.
 |
| Князь Васильчиков на исходе жизни |
Похоже, что действительно, какая-то неведомая мощная сила, предоставила определённый счёт всем участникам последнего трагического «мальчишника» лермонтовского кружка. Кстати, в этом (2014) году не совпал день недели с тогдашним далёким мрачным днём дуэльной трагедии — четвергом.
Кроме всего прочего, следуя уже давно сложившейся мистической трагичности лермонтовских юбилеев, как говорят, связанных с его проклятием стране, погубившей поэта-предсказателя, — положено начало перераспределению территорий в Европе.
То есть созданы предпосылки к началу Третьей мировой войны. Да и ничего удивительного, ведь корни Лермонтова — в Шотландии. Да-да, там же, где обитает известная шотландская ведьма Catty Sark — «Короткая Рубашка».
 |
| Поручик Георг Лермонт |
Где семь столетий назад родился и жил прямой предок по его отцу — шотландец и поэт, Томас Лермонт, обладавший пророческим даром. В 1613 году, волею военной судьбы в России оказался бывший молодой поручик Войска Польского — Георг Лермонт. Поступив на службу к ещё первому царю династии Романовых, он и стал родоначальником русской ветви рода Лермонтовых.
Вполне очевидно, что унаследовав поэтический гений, его потомок — Михаил Лермонтов, оказался не обделён и способностью предвидения. И как мы можем наблюдать, кроме всего прочего, был защищён силой проклятия шотландских магов. Будучи 16-летним юношей он предсказал крах российского самодержавия от человека с высоким (ленинским) челом, а в последнем 1841 году, за несколько месяцев до гибели, описал свою смерть от дымящейся раны в груди.
Нам уже знаком нижеприведённый список лермонтовского проклятия для России:
– 20-летие смерти поэта – 1861 — падение крепостного права в империи;
– 40-летие смерти – 1881 — убийство «Народовольцами» Александра-II;
– 80-летие рождения – 1894 — смерть от нефрита почек – Александра-III;
– 90-летие рождения – 1904 — началась Русско-Японская война;
– 100-летие рождения – 1914 — началась Первая Мировая война;
– 115-летие рождения – 1929 – началась массовая коллективизация;
– 125-летие рождения – 1939 — началась Вторая Мировая война;
– 100-летие смерти – 1941— началась Великая Отечественная война СССР;
– 120-летие смерти – 1961 — начало колоссальных космических растрат;
– 150-летие рождения поэта – 1964 — правительственный переворот (снят Хрущёв);
– 145-летие смерти – 1986 — атомная чернобыльская катастрофа в СССР;
гибель круизного лайнера «Михаил Лермонтов» у Новой Зеландии, а также
гибель пассажирского теплохода «Адмирал Нахимов» у Новороссийска;
– 150-летие смерти – 1991 — путч ГКЧП и крушение СССР;
– 170-летие смерти – 2011 — начало протестного движения в России;
– 200-летие рождения – 2014 — аннексия Россией Крымского полуострова и начало российско-украинской войны.
Когда все без исключения, пишущие о дуэли, сокрушаются ничтожностью её причины, для меня однозначно понятно, что эта причина была всего лишь формальным поводом.
Настоящая же подоплёка, в конце концов, заставившая отставного майора Мартынова стать убийцей поэта, — плохо скрываемое презрение со стороны его жертвы. И это же презрение, абсолютно однозначно изложенное автором в «Герое нашего времени», где несомненно, отставной майор Мартынов явился одним из прототипов собирательного образа Грушницкого.
Вспыливший майор стрелял не просто в обидчика. Он стрелял, дабы убить собственный образ недалёкого жеманного простака, создаваемый для него одним только присутствием поручика Лермонтова.
Спуская курок дуэльного пистолета, рассерженный мужчина, показывал всем присутствующим, давно внимавшим прежним и настоящим насмешкам поэта, что уж более подтрунивать над собою не позволит!
Ещё вчерашним днём, предваряя поединок, шутивший всю дорогу поручик Лермонтов, объявил, что стрелять в противника не будет. Сомнений в этом не было ни у кого. Соответственно, дуэлянт Мартынов знал, — его жизни ничто не угрожает.
А потому он безбоязненно, решительным матёрым броском преодолел десять шагов, отделявших его от барьера. Видимо спешил предотвратить ещё одно для себя унижение — выстрел противника в воздух. Успел...
Ведь по строгим условиям классического поединка, выстрел первого из стреляющих, демонстративно направленный в сторону, не совпадающую с линией ведения огня, считался оскорбительным, и кодексами французской и российской дуэлей был запрещён. Злоупотребив подобным «жестом», можно было тут же получить ещё один — новый вызов.
Лермонтов, с угадываемым в лице презрением, поднял руку… то ли приготовившись стрелять вверх, то ли намереваясь опустить пистолет на грудь, прикрываясь от вероятного удара пули. В это мгновение раздался роковой, тщательно выверенный выстрел Мартынова.
Страшная своей скоростью, 12-миллиметровая, 17-граммовая, свинцовая пуля (величиной с виноградину) ударила в незащищённый бок туловища под вытянутой вверх правой рукой. С десяти шагов — небольшого для мощного дальнобойного «кухенрейтера» расстояния, она прошила тело и левую руку навылет, не задев сердца, но пробив лёгкие.
Лермонтов, до конца не веривший в вероятность прицельного выстрела почти в упор, без вскрика и жеста, вздрогнув от динамического удара, рухнул в траву. Он мучительно умирал в течение четырёх с лишним часов. То приходя в себя, то вновь теряя сознание.
Болевой шок и большая потеря крови вследствие отсутствия врача и неоказания раненному первой перевязочной помощи секундантами, сделали своё дело. Жизнь поэта была побеждена...
Безнадёжно травмированный, (однако не убитый наповал), поручик скончался лишь на извозчичьей полицейской телеге во время его длительной ночной транспортировки по спящим улицам Пятигорска.
Безнадёжно травмированный, (однако не убитый наповал), поручик скончался лишь на извозчичьей полицейской телеге во время его длительной ночной транспортировки по спящим улицам Пятигорска.
Как сказал в беседе с журналистом князь Александр Васильчиков, — месье Лермонтов кругом был виноват... Да, он был виноват, сосредоточив на Мартынове всю свою жёлчь. Да, он часто вообще бывал неправ — нередко и далеко не единожды. Но... ведь нужно понимать и учитывать, что все эти мальчишеские, шаловливые и зачастую действительно не безобидные отношения складывались не столько в лощённом большом свете, сколько в тесном микроклимате ограниченного круга друзей–сверстников.
С течением времени, конечно, отношения между вчерашними мальчишками изменялись — трансформировались в чувство неподдельного уважения к товарищу и нерушимой преданности дружбе.
Всецело кристальными, как правило, подобные отношения становились после нескольких военных кампаний в сплочённых офицерских корпусах действующей армии. Здесь за боевого товарища каждый был готов отдать жизнь.
В том или ином офицерском кругу на субъекта содружества условно накладывалась духовная обязанность. От него в любое время дня и ночи могла потребоваться помощь.
В том или ином офицерском кругу на субъекта содружества условно накладывалась духовная обязанность. От него в любое время дня и ночи могла потребоваться помощь.
От него вообще требовалось много всего, а соответственно, ему многое позволялось и прощалось. И, конечно, принцип этот подсознательно был принят высшим офицерским микросоциумом и работал реципрокно, то есть взаимонаправленно. В неформальном общении «свой» имел право на то, за что любой другой был бы незамедлительно притянут к ответу за оскорбление личности, достоинства, чести и пр. и пр. Это могли быть, и розыгрыши, и подшучивание, и даже лёгкое дружеское издевательство.
Естественно, в нашем мире нет ничего беспредельного. И в шалостях, нередко устраиваемых друг другу, требуется угадываемая сердцем и разумом мера. Если же таковая была не соблюдена, то обиженный товарищ мог вполне бескровно пресечь развитие неприятной ему ситуации.
Достаточно было ощутимо дистанцироваться от обидчика либо вовсе прервать отношения. Это автоматически и абсолютно уничтожало теплоту неформального былого общения, являвшегося основой для возникающих недоразумений.
То есть просто требовалось отказаться от неформальных отношений типа etre sur un bon pied, что называется: «на короткой (дружеской) ноге». И, если вовсе не прервать знакомства, то однозначно и решительно перевести его в диапазон формального сухого (церемонного) тона.
Как правило, подобные действия, предпринятые с одной стороны, тут же отвращают от желания общаться и противоположную сторону. Кроме того, такой поступок предоставляет явную возможность адресного осознания всей неприемлемости прежних дружеских шалостей, острот и насмешек, за которые теперь можно поплатиться жизнью у дуэльного барьера!
Отставной майор Мартынов не имел достаточно стойкого характера, дабы спокойно и последовательно поставить зарвавшегося любимца дамской публики — признанного поэта и писателя в надлежащие рамки. А может, просто не пожелал?
Да! Лермонтов тысячу раз был виноват. Но он всего лишь... был просто неправ! Неужели за эту неправоту у него нужно было так жестоко отобрать жизнь? Разве единственное, что можно было бы сделать в сложившейся ситуации — это убить?
Ведь поэт не был в глазах Мартынова чужеземным — лютым, кровавым врагом, напавшим на его родину, его семью с целью порабощения, насилия и уничтожения всего дорогого.
Поручик Лермонтов далеко не представлял собою то зло, которое непременно нужно стереть с «лица земного». Это был, хоть и нелюбимый Мартыновым, но, тем не менее, его однокашник и приятель с которым ещё позавчера они вместе пили вино за одним столом. Так почему же убийство произошло? Да, собственно говоря, никакого вселенского откровения не случилось. Это известный в природе эффект прорастания занесённого случайным ветром цветочного семени в... навозной куче скотного двора.
Как только необычный цветок одиноко поднимается над дерьмом, отвлекая смелыми лепестками солнце, тут же появляется тривиальный дворовый боров — убийца. Ущербный мозг грязноватого животного, не обременённый какими-либо познаниями в области ботаники, не в состоянии оценить значение ниспосланного свыше чуда природы.
Сам того не осознавая, он призван прагматичной системой сохранения сообразности, уничтожить нечаянную природную дисгармонию — розовый аромат цветка в зловонии навоза. Всё, что случилось имело своё начало ещё той ночью, когда гений Лермонтова дал себе труд прийти в этот мир.
Вернее, не в сам материальный и грубый мир тел, но в «эфир» этого мира, подобный физико-химическому раствору человеческих душ, с их высокими чувствами, стремлениями и откровениями. Эфир, совершенно недоступный нам бесталанным...
Мозг поэта парил вне ощущаемой нами среды… извлекая, как дары человечеству из недосягаемого «зазеркалья» — чувства, образы и картины, превращаемые гением в строфы и страницы бесценных рукописей. Некая неизведанная субстанция избрала и приняла его одного на утеху и в укор всем нам.
Вернее, не в сам материальный и грубый мир тел, но в «эфир» этого мира, подобный физико-химическому раствору человеческих душ, с их высокими чувствами, стремлениями и откровениями. Эфир, совершенно недоступный нам бесталанным...
Мозг поэта парил вне ощущаемой нами среды… извлекая, как дары человечеству из недосягаемого «зазеркалья» — чувства, образы и картины, превращаемые гением в строфы и страницы бесценных рукописей. Некая неизведанная субстанция избрала и приняла его одного на утеху и в укор всем нам.
Но избрав его бессмертную душу, она не смогла защитить от грубого убийства его смертное тело, загубленное нами в низких условиях беспощадно жесткой материальной действительности.
Так же бескрайняя синь моря принимает одинокий белеющий парус; она ограждает его акваторию чёрными береговыми скалами, словно чёрствыми душами, к которым рано или поздно он обречён приблизиться с мрачной неизбежностью гибели...
