Длинный эпилог

Интуиция меня не подвела, — тот сигнал с небес оказался действительно не случайным. Я убедился в этом спустя пару дней. Мной заинтересовалась местная полиция. Предположил это сразу, увидев в Альмириде бело-синюю патрульную ма­шину.

Нет, ничего зловещего в ней, конечно, не было, но после ночной «голливудской» постановки иммигрантское сердце ёкнуло… Я привык разъезжаться с подобными автомобилями на трассе, когда они целеустремлённо проносятся мимо, не варьируя скоростью.

Эта же неторопливо кралась, высматривая удобное место для блок-парковки. Настолько неторопливо, что за ней успела образоваться тянучка из нескольких проворных пикапов, не смеющих пойти на обгон.

После трудового дня я возвращался из Каливеса, где работал в строительной фирме. Хотелось есть и расслабиться пивной бутылкой «Амстела». А посему решил не напрашиваться и отложить неизбежное знакомство с полицейскими до следующего раза.

Поравнявшись с дорогой, уходящей вправо, в сторону горного посёлка Гавалохори, включаю поворотные огни. Выбравшись из боязливой тянучки, устремляюсь в перпендикулярном направлении.

Прежде чем скрыться полуоборачиваюсь и вижу как доблестные стражи фильтруют тянучку. Около десятка километров для меня сегодня — не крюк, тем более, что пока (2002 г.) бензин по карману не бьёт.

Альмирида. Стоянка у отеля

Естественно, я знаю, что бесконечно и так просто уходить не смогу, но сейчас не хочется видеть их лица. Нужно переварить ситуацию и наметить стиль поведения. Чувствую себя почти советским шпионом Банионисом–Ладейниковым из «Мёртвого сезона». Он так же уходил от слежки. И смех и грех!..

Я чист во всех иммигрантских смыслах, тем более — за мной нет и тени криминала. Но так думаю... и это знаю я. Что происходит в светлых головах, украшенных чёрными балаклавами представить сложно. Сомнения в том, что это одни и те же «ночные» люди, почти отпадают. Кстати, после моего вопрошающего рассказа о ночном обыске, грек-работодатель ответил одной фразой: «Я сам их боюсь!»

Завершив автопробег, въезжаю в Плаку с противоположной, гористой стороны. В переулках посёлка пусто. Процедура объезда заняла немного времени, но победителем я себя не чувствую. Знаю, что завтра ситуация повторится.    

Улочка Плаки

Слегка расслабляюсь… у меня ещё есть время до завтрашнего вечера. Ужинаю, глядя в телевизор, и неторопливо размышляю о своём бесправном положении. Прихожу к выводу — дразнить гусей не стоит... Если раздражить горячих греческих парней, то можно нарваться на долгое целенаправленное — тупо мстительное преследование. А потому, на следующий вечер направляюсь прямиком в их «тёплые» руки...

После шести вечера полицейские уже стоят на подъёме к Плаке. Я вижу их издали, заранее готовый к встрече. Есть возможность снова, как вчера уйти в объезд, но я этого не делаю. Та же, бело-синих национальных цветов, патрульная машина заблокировала правый ряд движения с моей стороны. Полицейский толстяк, виденный мною вчера, возвышается на земляном склоне, некогда выжженной хорафи.

Вытянув шею, он выискивает глазами объект отлова. Второй страж на дороге фильтрует тянучку, катящуюся по встречке мимо его живота. Увидев мой «Сеат» в конце кавалькады, толстяк коротко бросает своему напарнику, стоящему у машины: — «Тэлэфтэйос!»

По-русски, это означает «последний». Я действительно, еду замыкающим вереницу. Слух улавливает сказанное за несколько десятков метров, — настолько он обострён... Поразительно! Остатки сомнений в погрешимости моей интуиции отпадают. Единственный актуальный вопрос теперь состоит в причине интереса к моей особе. Во время ночного обыска мне не было высказано никаких претензий.

Но то, что сегодняшний отлов связан именно с ночным знакомством, естественно, вне всяких сомнений. Пропустив предпоследнюю машину, толстяк показывает мне пальцем на обочину. Это уже не удивляет, я готов ко всему. Чужая страна, она и в Африке — чужая… На радушие больше не рассчитываю. Паркуюсь капотом к заднему бамперу полицейского седана.

Не дожидаясь строгого требования, выбираюсь из машины. Толстяк через дорогу споро направляется к «Сеату». Увидев мои джинсы, испачканные въевшейся строительной пылью, он слегка брезгливо морщится. Видимо, «блюстители» рассчитывали задержать сейчас процветающего незаконным промыслом, дельца, позволяющего себе иметь и содержать авто-мото-парк, да к тому же снимать просторное жильё.

Мне, увы, приходилось неоднократно замечать изумлённые глаза тех же обывателей заброшенной Плаки, наблюдающих за удивительным ростом благосостояния «пришлого» иноземца. Для них, не говоря уж о живущих на чемоданах гастарбайтерах, это выглядело, вероятно, совсем нелогичной реальностью.

Многие из тех и других восприняли моё появление в Плаке, как бегство из Украины на собственной яхте с целью сохранения денег и здоровья от разгулявшегося криминала 90-х. Подобная трактовка рядового события явилась непосредственной предтечей элементарной зависти. А сие чувство, как известно, может сдвинуть горы…

Остаётся предположить, что осведомленность местной полиции начинается там, где местные аборигены заканчивают день за традиционной чашкой кофе и стаканом «Рицины». А кроме того, почти все они повязаны различной степенью родства и… просто телефонной сетью.

Порт Пирей

Помню недовольную полицейскую мину ещё с 2000 года, когда меня впервые обыскивали среди белого дня в морском порту Пирея. Тогда, в самом начале весны, я возвращался из Украины в Грецию после двухмесячного отпуска.

Несколько долгих суток автобусного переезда до Афин, здоровья, естественно мне, не прибавили, но оставалось лишь переночевать на пароме, идущем на «мой» остров Крит. Кстати говоря, в салонах корабля можно легко найти довольное комфортное место для сна на одном из многочисленных свободных мягких диванов.

Билет куплен, и я легко и неторопливо направляюсь по бетонному пирсу к белоснежному паромному судну, пришвартованному в самом дальнем конце километрового причала. Не дав пройти и двадцати метров, меня вдруг бесцеремонно подрезает чёрная Toyota с тонированными стёклами.

Она с визгом тормозит у моих ног, преграждая путь к причалу. Сценарий тот же, правда, без чёрных спецназовских балаклав. Два доблестных молодца в штатских кожаных куртках, выпрыгивают из машины, как их мультяшные прототипы — из ларца.

Старший из них на одно мгновение суёт мне в глаза удостоверение, глянцево поблёскивающее пластиком прозрачного окошка в жёсткой коже футляра. Я даже не пытаюсь его читать, сразу поняв с кем имею дело. После моего вопрошающе-немого жеста рукой, он жёстко требует предъявить документы.

В паре «молодцы» работают, как фокусники. Первый теребя лист «белой» карты, быстрыми вопросами удерживает моё внимание. Второй в это время, присев на корточки, бесцеремонно роется в моей сумке. У меня появляется ощущение гадливости, как от общения с аморалами. Понятно, что нечистый номер у этой пары отработан давно, и я далеко не первый оскорбляемый их действиями.

Увидев среди вещей красно-белый початый блок Marlboro, сыщик бросается на него, словно гончая на зайца. Однако тут же разочаровывается, — каждая пачка аккуратно проклеена украинской акцизной маркой.

Усердный «страж порядка» продолжает упорно лопатить содержимое, пока его преступный подельник забрасывает меня вопросами. Оба настроены весьма недоброжелательно. Однако забрать или порвать «белую» карту не решаются. «Молодцы» молча исчезают в «ларце», оставив у моих ног развороченную поклажу.

Акцизная марка 1996 года

Перевожу дух и только потом вспоминаю, что в одном из карманов адидасовской сумки покоится в качестве бытовой принадлежности, ещё отцовский и ухоженный охотничий нож. Он с нумерованным выкидным клинком, но разрешающих документов на него, — естественно, никаких.

Собственно, этот нож холодным оружием, как таковым не является… если, конечно, не искать повода для моего преследования. В общем можно считать, что дважды мне повезло.

«Господь отвёл, — вяло думаю я, укладывая пожитки, — не то объясняться бы мне сейчас в отделении порт-полиции». Этот старый складной нож мог стать серьёзной проблемой... Укоряю себя за неосмотрительность.

Но я вовсе никак не мог предположить такой бесцеремонной прыти от греческих «сыскарей». В связи с этим, на мой взгляд, то или иное совершаемое правонарушение, кроме якобы внезаконной сути своей, содержит и элемент немого гражданского протеста. В его роли явно выступает вполне осознанное сопротивление... нет, совсем не букве закона, но его явно одновекторной направленности в сторону более низших слоёв общества.

Именно этот вектор избирательно направленного употребления закона и делит общество на элиту, не подлежащую некой осознанной доли наказания, и низы. То есть простой народ, обречённый на показательные площадные экзекуции, следуя барскому: «дабы не повадно было…». На мой взгляд, полная аналогия делению ответственности перед законом между хозяевами и... рабами.

... — «До́сэ му ди́плома!» — требует толстяк.

Достаю из своего бумажника водительское удостоверение, протягиваю представителю власти. Я — само законопослушание.

— «Ти и́нэ авто́?» (Что это?) — презрительно восклицает «страж», разглядывая мои украинские права. Документ образца 2000 года являет собой убогую ламинацию картона, равного осьмушке формата А4. Я уже давно наслышан от умных молдаван о непризнании греческой полицией украинских удостоверений.

В отличие от нас, тема для анекдотов — советская Молдавия, давно уже стала европеизированной Молдовой. Она спокойно, по деловому ввела у себя миниатюрные пластиковые карточки, свободно читаемые бортовым компьютером полицейского автомобиля.

Однако, что мне остаётся?.. Пытаюсь оправдать свой документ наличием в нём дублирующего английского текста. Сегодня довольно жарковато. Толстяк утомлённо смотрит на ещё не севшее солнце и приказывает мне припарковать машину за обочиной.

— «Та э́ртис мази́ мас» (Поедешь с нами), — говорит он.

Я понимаю, что так было решено изначально, ещё в полицейском участке. Это не удивляет, но я продолжаю отстаивать свои права.

Во-первых, в багажнике моей машины находятся пакеты с продуктами, которые необходимо переложить в холодильник, а во-вторых, я был бы не против умыть лицо и надеть новые джинсы. Ведь мне придётся как-то возвращаться… вероятно в ухоженном салоне такси. Доблестные стражи вопросительно переглядываются, и толстяк нехотя уступает:

— «Да́кси!.. Па́рэ пакэ́та» (Ладно!.. Бери пакеты).

Полицейские в форменных голубых рубашках восседают впереди. Я со своей поклажей занимаю всё заднее сидение. Водитель, со скрытым нежеланием, следуя моим путеводным указаниям, подъезжает к самой калитке двора.

Они молча входят следом за мной в дом, и пока я переодеваюсь, мельком оглядывают интерьер. Видимо, ни отказать моей просьбе, ни учинить ещё и домашний обыск, им всё же не позволяет врождённый менталитет. И на том спасибо.

Однако я не понимаю, почему нельзя было сопроводить мою машину до дома (с таким же успехом) и не бросать её на дороге? А ещё лучше... я бы мог просто на своей машине, никуда не заезжая, проследовать за патрулём до полицейского отделения. Я осмысливаю всё это молча. Спорить с ними всё же было бы излишним.

Центральная площадь Плаки

Снова усаживаемся в патрульный автомобиль. Они провозят меня по кругу в объезд через всю Плаку под любопытными взглядами встречных аборигенов. И тут я спохватываюсь!

Дело в том, что бумажник со всеми документами (кроме отнятого у меня на дороге водительского удостоверения) и деньгами в спешке оставлен мною на прикроватной тумбочке спальни.

Мягко, но очень настойчиво прошу водителя вернуться к дому. Оба стража ошарашенно оборачиваются, поражённые моей наглостью. Тем не менее уважительный, но твёрдый тон русского гастарбайтера невообразимым образом принуждает их нехотя соблюсти цивилизованные приличия. Мы возвращаемся, и я показательно под присмотром одного из соглядатаев водворяю бумажник на его место в заднем кармане джинсов.

Ближайшее отделение полиции находится в расположенном выше посёлке Вамус. Именно туда мы и направляемся. Когда входим в одноэтажное здание «астыномии», в моей гастарбайтерской душе уже разлито ледяное спокойствие. Почему-то, с нервами у меня постоянно так происходит в стрессовых ситуациях — видимо включается какая-то защитная реакция организма. И далее — в течение битого часа, стоя, я подчёркнуто спокойно отвечаю на все вопросы, касающиеся моего пребывания на благоухающем острове Крите.

Изначальный градус противостояния между нами постепенно снижается, и дежурный «астыномикос» даже предлагает мне присесть. Однако я тут же снова оказываюсь на ногах, согнанный с единственного свободного места вошедшим, уже знакомым толстяком.

Он удобно располагается в пластиковом полукресле, с интересом разглядывая чёткую символику Крита на моей футболке. Видимо, и открытость, и пять бескрамольных лет пребывания в стране, и этот мелкий штрих — греческая надпись Κρήτη на футболке иммигранта… смягчают участь последнего.

В итоге — единственной претензией со стороны дознавателей остаётся только лишь не европейский формат моего украинского водительского удостоверения. Честно говоря, в эту минуту мне очень стыдно… стыдно за убожество правителей моей страны.

Ведь я то знаю, что принадлежу вовсе не к дикому народу джунглей. Знаю, что сегодня коррумпированная чиновничья власть занята не задачами цивилизирования государства, а тупым разворовыванием его казны. Но… что я могу сказать? Ко мне вопросов больше нет. Зато внутренний вопрос возникает у меня. Почему?.. За что я бесцеремонно выдернут из своей приватной… частной… по закону принадлежащей только мне жизни, и доставлен под конвоем сюда? Имеет ли греческая полиция право на подобное задержание?

«Очевидно — да…— подвожу я итог. — Чёрт бы побрал эти "права" во всех смыслах»!

Моя фигура с успехом прорисовывается в восприятии блюстителей, как образ безобидного, второсортного — тяглового «быдла». Мне кажется, они несколько удивлены полным отсутствием беспокойства в моём поведении, хотя это скорее воспринимается полицейскими, как следствие «небитости».

Интересно, что эти законники будут делать дальше? Мне предлагается выйти и подождать своей участи в коридоре. Выхожу… но не в коридор, а дальше — во дворик заведения. Достаю сигарету, закуриваю. Солнце уже село, и в футболке становится совсем не жарко. Ещё один, дебильного вида служивый, с подозрительным интересом молча разглядывает меня с высоких ступеней полицейского крыльца.

Поворачиваюсь к нему спиной. Наверное, всё отделение в курсе ночной «операции захвата». И чего только не сделаешь, спасаясь от деревенской скуки?.. Перекурив, собираюсь вернуться в коридор для обогрева, но навстречу мне вдруг выходит толстяк. У него в руках мои бумаги. Здесь — паспорт, «зелёная» карта, и водительское удостоверение со страховой лицензией.

— «Пар то, — протягивает он документы, — элэвтерос» (Возьми это, — свободен).

Итак… я вдруг свободен. Моё «статус-кво» не пострадало. Полицейский направляется к машине, — увязываюсь следом.

— «Сигно́ми… Бори́тэ на мэ па́тэ пи́со?» (Извините... Могли бы отвезти меня назад?) — задаю насущный для меня вопрос.

Он снова явно ошарашен моей наглостью. Однако статус чистого перед законом и отсутствие «Сеата», придают мне смелости и провоцируют поднять тему обратной доставки.

— «Эго́ на сэ па́о» (Я тебя отвезу), — слышу за спиной голос. Обернувшись, вижу опрашивавшего меня, молодого дежурного.

— «То́ра на па́о эки́» (Сейчас еду туда), — добавляет он, указывая на припаркованный за оградой полицейский джип.

Таким образом, спустя полчаса, оказываюсь на дороге у сиротливо приютившегося «Сеата». Радушно прощаюсь с интеллигентным дежурным. Благодарю полицейского за то что подвёз. Всё-таки сэкономил на такси.

Машина в порядке и не тронута, что для дорог Греции полагаю весьма естественным. Хотя бывают, конечно, досадные исключения. Дважды мелкие ДТП не миновали и меня.

Всё-таки, надо признать, греки водят зачастую рискованно. Первый раз пожилой абориген в Ханье, на таком же поношенном, как и он «Опеле», выскочил на главную дорогу с территории бензо/заправки.

И, слава богу, что моя скорость не превышала разрешённые 50 км/час. Однако среагировать я всё же не успел, совершенно не ожидая столь фантастического нарушения. Старичок ударил меня крылом, как я понял, в ступицу переднего колеса. В поле зрения мелькнули цветные осколки стёклышек опелевского поворотника и испуганное лицо «драйвера».

Естественное действие любого водителя в подобной ситуации — экспресс-осмотр своей машины. Не отличаюсь оригинальностью и я. Выбираюсь из-за руля и с досадой отправляюсь на смотрины своего капота. Исследую передок слева, в месте удара, спереди... снизу. Я изумлён — ни единой царапины.

Вижу таких же удивлённых зевак на обочине. Стёклышки «Опеля», цветной россыпью украшают асфальт, а из радиатора почему-то течёт жидкость. Да, господь его наказал… но надо сказать, по заслугам. Грек удручён — он знает, что не прав. Это говорю ему и я. Однако, несмотря на правоту, мне бы очень не хотелось увидеться с полицией. 

— «Липо́н… ти та ка́нумэ?..» (Итак... что будем делать?) — тихо спрашиваю у него.

— «Типота…» (Ничего...), — виновато-удручённо мямлит абориген.

— «То́тэ эго́ пи́га...» (Тогда я поехал...)

Мужик молча кивает головой. Конечно, мне пришлось после этого заехать в автосервис, и оплатить регулировку передних колёс. Поправил развал-схождение, но это были уже мелочи. Главное, что из посланного мне «небесной системой» наказания, удалось выйти с минимальными потерями. Согласитесь, встретить на своей дороге водителя-идиота, а потом ещё и попасть под пристальное внимание полиции, — настоящее наказание для тихого гастарбайтера.

Увы, во второй раз господь меня уже почти не пощадил. Всё случилось с точностью до наоборот. Хозяин чёрного джипа не остановился и даже не притормозил… что весьма отрицательно сказалось на моей оценке греческого радушия.

Во время очень сильного ливня и отвратительной видимости мы не разъехались на узкой дорожке в Альмириде. То есть — разъехаться, конечно, разъехались, но... зацепились зеркалами!

Раздался грохот взрыва вылетающих осколков!.. И, ударив по тормозам, я остался сидеть, осыпанный колючей брильянтовой крошкой того, что ещё секунду назад называлось стеклом водительской дверцы. Сложившись на своей пружине в момент удара, кронштейн обречённого зеркала, с безжалостной механической силой ворвался в границы салона, превратив стеклянную преграду окна в брызнувший фонтан сверкающего бисера.

Обильно поливающий с тучных небес ливень усугубил ситуацию, добавив к испорченному настроению ещё четверть часа мокрого дискомфорта, отделявшего меня от крыши тёплого сухого дома. Переступаю порог своего опостылевшего жилища всё с тем же чувством нездорового внутреннего спокойствия и какой-то опустошённости души.

Не знаю оставит ли меня в покое полицейская система или всё же вынудит оформлять заново — с нуля водительское удостоверение непосредственно здесь. Проблема состоит в том, что по предписанию в Греции разрешено использовать международные (плюс национальные) удостоверения только туристам. Критская полиция ещё как-то закрывает глаза на пластиковые, национальные (международного образца) удостоверения иммигрантов, но именно мой случай с «ламинированной бумажкой» для них выглядит вопиющим нарушением!

Слышал, конечно, что процедуру получения прав нужно будет осиливать с нуля — на общих основаниях, то есть в обычной группе носителей языка — без русскоязычного перевода. Кроме прочего, это, в свою очередь, подразумевает как минимум 1,5–2-месячное обучение с последующей жёсткой сдачей экзаменов. Разумеется, и то и другое, на греческом языке... Естественно, хорошее знание дорожных правил не может гарантировать 100-процентное получение зачёта. Тот, кто был студентом, знает, что при желании можно «завалить» любого. И что тогда?.. 

О прямых денежных затратах, потере времени, бытовых неудобствах и просто усталости, я уже не говорю… Ведь подобная ситуация предполагает регулярное поломничество в неблизкую Ханью. Заменить же на родине свои бумажные «права», хотя бы на удостоверение еврообразца, я не могу. В Украине их просто... не существует! Помню с каким недоумением смотрел на меня дежурный полицейский в Вамусе. Он совсем не мог понять, как в европейской стране может отсутствовать формат документа, насущно необходимого её гражданам?

О чём мы могли с греком говорить? Чтобы объяснить ему свою некую ущербность, я должен был начать с октября 1917-го года и революционной «Авроры»… Стыд, апатия и внутренняя усталость — вот основные резюмирующие составляющие расширенного знакомства с доблестными стражами греческой демократии. Мне уже совсем ничего не хочется — ни сытно есть, ни мягко спать и ездить.

Я уже не хочу удерживать своей целью сносное существование, ограничив жизнь лишь тесным мирком забитой критской деревни. Душе ведь не прикажешь! Куда бы ни взглянул и чем бы ни занимался — всё ни в радость. Всё виснет тяжестью на сердце и вызывает раздражение. Алкоголь в определённой степени снимает остроту восприятия и размягчает ситуацию. Некоторые идут по этому пути.

Но я прекрасно знаю — эта дорога однозначно ведёт в никуда. Поэтому держу себя в приемлемой норме. Мои духовные запросы не столь высоки, сколь отличны от запросов местного гастарбайтерского контингента. Как говорится: «Что одному в радость, другому — смерть».

Не могу уже спокойно видеть окружающие лица, и поддерживать унылую радушность отношений. Кажется, подобное состояние называют душевным кризисом? Так или иначе, но я ощущаю стремительное приближение к завершению своего долгого путешествия под парусами.

Пройдёт ещё совсем немного времени и я встречу здесь, на средиземном острове шестой год своего, нереально растянувшегося во времени, яхтенного странствования... Я распродам всё нажитое имущество, легко откажусь от всех достижений иммигрантской оседлости и куплю лишь одну действительно необходимую мне «вещь» — билет на авиарейс... Афины – Одесса.