Эрнест Хемингуэй: Маленькая лодка «Большого Хэма»

Как написали бы прежде в советской прессе: 21 июля 2014 года всё прогрессивное человечество отмечает 115-летнюю юбилейную дату со дня рождения великого американского писателя.

Однако, если хорошенько вдуматься, то подобная патетика вполне уместна при чествовании такой литературной и духовной величины как лауреат Пулитцеровской и Нобелевской премий 1953–1954 годов.

И хотя для многих читателей его сжатый журналистский стиль попахивает газетным «подвалом», он признан и любим сотнями миллионов почитателей по всему миру, — добрый старина Эрнест Миллер Хемингуэй (англ. Ernest Miller Hemingway).

Нет нужды, разумеется, описывать от рождения и до смерти его богатую эпатажную биографию — это сделано уже давно и многократно. На мой взгляд, основными аспектами для достаточной характеризации любой личности выступят и потребуют освещения всего несколько вопросов: с кем рядом жил, чем увлекался, что оставил после себя и как умер?

Хэдли Ричардсон

В случае с Эрнестом Хемингуэем ответы на все эти пункты будут однозначно неординарны. Ну, во-первых, жёны... будто на подбор — четыре достойных, красивых и уважаемых им, — личности… Три трудных развода и четыре законных последовательно зарегистрированных брака, и все... по большой, чистой и «вечной» любви.

Первой его «счастливицей» оказалась не совсем юная пианистка Элизабет Хэдли Ричардсон. Девушка была взрослее на восемь лет и, пожалуй, мудрее 22-летнего Эрни. Супружеская чета обосновывается в Париже, где Хэдли благополучно дарит Хемингуэю, кроме его первого сына (1923), шесть лет своей любви и преданности.

Полин Пфайфер

Тем не менее, это не спасает их брачную идиллию. Лучшая подруга его жены — состоятельная модель от светской журналистики и изящная «симпатяга» с глянцевых обложек — Паулина Пфайфер, а также самцовое непостоянство молодого игривого мужчины ставят крест на первой семье писателя. Он будет казнить себя за это всю последующую жизнь…

С разницей в три года, в 1928 и 1931-м, Хемингуэй ещё дважды становится отцом сыновей от своей второй жены — Полин. Она была четырьмя годами старше своего Эрнеста, и на её долю выпал отрезок супружества с неугомонным «мачо», вдвое превышающий предыдущий — 12 лет.

В 1939 году — в начале Второй мировой военный журналист и признанный 40-летний писатель встречает свою третью любовь. Такую же, как и он сам — бесстрашную и неугомонную «полевую» журналистку и литератора — Марту Эллис Геллхорн.

Марта Геллхорн

В свои тридцать с лишним лет она была уже достаточно известна и, выйдя замуж за Большого Хэма, посвящать себя семье отнюдь не собиралась. Марте досталась самая короткая, но и самая яркая страница его жизни — годы Второй мировой войны.

Четвёртая и, увы, последняя любовь вошла в жизнь Хемингуэя образом 36-летней, в то время замужней журналистки — Мэри Уэлш. Они были представлены друг другу в военном лондонском ресторане 1944-го, а в следующем, победном году стали мужем и женой. На её долю остались последние 17 лет жизни уставшего и стареющего «папы» Хэма.

     

Мэри Уэлш 

Если не говорить лишь о литературе и женщинах, то самыми большими увлечениями возмужавшего «мачо» можно назвать корриду, сафари и рыбалку.

Набор казался бы тривиальным, если бы маститый писатель не выпрыгивал на песок арены, оказываясь перед рогами разъярённого быка, собственноручно не застрелил в Африке трёх реально опасных львов, и не превратил рыбалку… в охоту на немецкие подводные лодки в составе «Хулиганского флота» США (1942–43).

Впрочем, его самое последнее времяпрепровождение весьма смахивает на пустопорожнее отклонение… не только в отношении Большого Хэма, но и доблестного Военно-морского ведомства Штатов.

"Пилар" на войне

Однако… как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Вот именно для того, чтобы избавиться от своих душевных слёз и внутренней смуты Хемингуэй и уходил в море.

В начале своего второго, долгого 12-летнего брака с Полин Пфайфер он перевёз новоиспечённую супругу из Европы в родные Штаты, и к рождению второго (вообще-то — третьего) сына купил дом во Флориде за 8 тысяч долларов. Это было не просто жильё на материковом полуострове.

Кей-Вест

Семья устроила своё релаксное «гнездо» в самой южной точке страны, на маленьком островке Кей-Вест (англ. Key West — сегодня звучит как Ключ от Запада).

Одноимённый аккуратный городишко насчитывал совсем немного жителей, но тем не менее был связан с материковым Майями уникальной — морской (англ. Overseas Railroad) железной дорогой, протяжённостью около двухсот пятидесяти километров. Естественно, что рыбалка здесь вовсю процветала, а соответственно, достаточно развился и частный рыболовный флот. Хемингуэй свёл крепкую дружбу с маститыми профессиональными рыбаками и стал довольно частым гостем на борту промыслового бота.

Особо его увлекла трудная охота на рыбу-меч — огромных и сказочно прекрасных атлантических, четырёхметровых — голубых и чёрных марлинов. Такую рыбину он описал в своей повести «Старик и море». Это был настоящий поединок — реальная борьба, напоминавшая львиное сафари в Африке.

Однако быть, хоть и желанным, но постоянным гостем — не для Хэма. Он решает обзавестись своим собственным рыболовным катером. К тому же, это великолепная территория для общения с многочисленными гостившими у него друзьями.

Катер Хемингуэя — "Пилар"

Одержимый неуёмным стремлением, Хемингуэй обращается в нью-йоркскую судоверфь Wheelers, расположенную на известном полуострове Кони-Айленд (англ. Coney Island — Кроличий остров).

Здешние мастера уже обладали более чем десятилетним опытом строительства подобных больших лодок с дубовой обшивкой. Ему приглянулся крупный 12-метровый проект «рыболова» — Playmate. Катер имел не надстройку, а ступенчатую рубку со свободной вдоль широкого ватервейса палубой и отсутствием леерных ограждений.

Перемещение по всему палубному периметру от кокпита до бака ничем не ограничивалось. Рыбаку, занятому подъёмом улова на палубу леерное ограждение служило бы только излишней помехой.

Внутренняя компоновка предполагала наличие носовой двухместной каюты и просторную кают-компанию минимум на четыре спальных места. Штурманский уголок с пишущей машинкой, камбузную зону с газовой плитой и мойкой, а также гальюн с умывальником.

Впрочем, в тяжкое время военного патрулирования (1942–43) прибрежной территории Мексиканского залива, кроме Хэма его посудина вместит ещё десяток человек боевого экипажа с автоматическим оружием и запасом ручных гранат. 

Кроме того, на судоверфи любезно согласились учесть все конструктивные пожелания потенциального владельца. А они, естественно, были… Прежде всего, дотошный заказчик пожелал иметь в машинном отсеке катера второй двигатель.

На борту "Пилар"

В то довоенное время лодки верфи комплектовались мощными моторами — 75-сильными «Крайслерами», что гарантировано обеспечивало его катеру наличие десятиузлового хода. Однако намереваясь охотиться на марлинов и тунцов методом троллинга, то есть не лёжа в дрейфе, а ведя на ходу приманку за кормой лодки, заядлый рыболов хотел подстраховаться.

Катер сразу же был доукомплектован движком фирмы Lycoming. Это добавило его ходовой части ещё сорок запасных конских сил, что, соответственно, позволяло иметь крейсерскую скорость уже не десять, а все 16 узлов (30 км/час). Хэм всего лишь хищно улыбался... Дальние переходы в сторону Кубы грезились ему!

И потому установленные в трюме четыре топливных бака были гораздо объёмнее предусмотренных проектом. Каждый из них вмещал 285 литров. С таким запасом горючего он мог не опасаться участи своего «Старика…». А выплаченные за качественно построенную лодку — семь с половиной тысяч долларов давали ему в том определённые гарантии.

Впрочем, рождённая на побережье Кубы, нобелевская повесть о старике и море увидит свет только в 1952-м, а тогда — весной 1935-го его «Пилар» делала всего лишь первый пробный выход на Багамы. Он назвал лодку в честь своей жены и испанской Богоматери храма Пилар.

Когда, спустя пять лет Хемингуэй уже с новой, третьей женой поселился на Кубе, всего в полутора десятке километров от столицы, — для «Пилар» и там нашлось место среди поселковых рыбацких лодок Кохимара. Здесь после нападения на Пёрл-Харбор началась их военная биография.

Встреча с Фиделем Кастро

Нет, военно-полевой журналист и ярый патриот собственноручно не взорвал и не захватил ни одной фашистской подлодки. Но его вооружённый экипаж к этому очень стремился, наводя на врага противолодочную авиацию. Бронзовая медаль за активное участие в ходе военно-вспомогательных действий — верное тому подтверждение. Ведь не мог же Большой Хэм во время войны просто удить рыбу!..

О том, что после себя оставил Хемингуэй в литературе описывать не буду. Всё уже сказано давно и задолго до меня, и тема чествований, пожалуй, перенасыщена. Единственное о чём мне всё же хотелось бы упомянуть из нерукотворного наследия «старины» Хэма — это его внучки.

Марго и Мариэль 

Дочери старшего, оставленного им в молодости, Бамби — единственного сына, тогда ещё молодых и полных жизни людей, составивших некогда первую из четырёх упоминавшихся супружеских пар.

Эти две редкие, дарованные господом, «жемчужины» — две девочки действительно расцвели в своей жизни с почти восьмилетним интервалом, как два породистых органичных цветка. Их красоту, в основном, определили гены бабушки, Хэдли Ричардсон. 

Сёстры Марго и Мариэль Хемингуэй… две его кровинки, две прекрасных актрисы с такой непростой и жёсткой судьбой. К счастью, хотя бы одна из них сохранила свою жизнь. Старшая же, Марго — более изящная, более утончённая и более ранимая, — ушла по стопам Большого Хэма за день до 35-й годовщины его смерти.

Что же касается трагической кончины их уникального деда, то я думаю, каждый умирает точно так же, как и жил до этого. Так же, как проживает предсмертное мгновение. Ведь по большому счёту смерть каждого — это не прерывание, а трансформация бытия.

Могила Хемингуэя

Если человек чувствовал и работал «на разрыв» — от разрыва он и погибнет. Будет ли это разрыв сердца, души или мозга... от ружейной пули.

Хемингуэй упокоился в прекрасном, спокойном уголке природы норд-вестового Айдахо. Будто перебрался в нирвану из ада последних страшных дней. Он жёстко вырвал своё тело и больную душу из невыносимого им существования в качестве «овоща». Имеем ли мы право его за это упрекнуть? Или можем восхититься силой духа? Не знаю...