Жак Картье: С днём открытия, Канада!

Мои очень хорошие и довольно близкие знакомые, увы, неожиданно собрались перебраться на ПМЖ в далёкую, благословенную и такую «украинскую» Канаду. Страна сонма голубых озёр давно и самоуверенно претендует на восприятие её как самого светлого берега, наиболее подходящего для переселения славянского характера.

Неспешный северный уклад жизни, очень обширные (по площади являются вторыми в мире) просторы снежных равнин и черно-белые стволы берёз синтезируются человеческим восприятием в знакомые ландшафты, некогда необъятной родины. Будь то огромная Российская империя, бескрайний Советский Союз, родная Украина или просто некая территория славянских народов...

Канадские берёзы

Сам процесс принятия подобного решения хорошо знакомыми мне людьми, их душевное перетекание в уже вызванный сознанием мир, сподвигло меня освежить наши всеобщие воспоминания об уроках школьной географии. Первое же, что всплыло в результате познавательного движения — дата 24 июля 1534 года.

Жак Картье

В этот славный день 43-летний Жак Картье (1491–1557) — капитан и предводитель морской поисковой экспедиции открыл Канаду. Сей юридический акт был ознаменован установлением на возвышении огромного деревянного креста. А кроме того, громким устным и письменным провозглашением вновь открытых земель собственностью Французской Короны.

Итак, сейчас совсем несложно подсчитать, что с того судьбоносного дня минуло, ни много ни мало — 480 полновесных долгих лет. Весьма серьёзный юбилей, добавляющий мотивации желанию слегка заглянуть в древнюю «кухню» происходивших событий первой половины XVI столетия.

Говоря об открытии Канады капитаном Жаком Картье, я имею в виду, конечно же, всего лишь протокольно-юридическое открытие суши с предшествующим ему описанием новых земель и присвоением французских топонимов. Что касается фактического «ступания» сапога на землю североамериканского материка, то здесь нужно вспомнить, если не о древних викингах, то хотя бы об английской экспедиции конца XV века.

В 1497 году пронырливый купец-генуэзец Джованни Кабо́то (1450–1499) пребывал в услужении мощной Британской Короны — Генриха VII. С монаршего повеления предприняв попытку открыть неизведанный торговый путь к «пряной» Азии, он натыкается на атлантическое побережье верхней оконечности Северной Америки.

Джон Кабот

Спустя всего год морская экспедиция повторяется в силу осознанной необходимости исследования всего нового материка для последующего присоединения и освоения открытых земель. И хотя уровень профессионализма «географа» Джона Ка́бота оставляет желать лучшего, его миссия позволяет английскому двору прибрать к рукам немало восточных территорий от Баффиновой Земли... до полуострова с современным аббревиатурным названием — Делмарва.

Тем временем менее продвинутая в мореходном смысле Франция пытается не отстать от «шастающих» по морям испано-португальских кораблей и не опоздать к «делёжке пирога». Припозднившись всего лишь на каких-то три десятилетия (!), — в 1524 году Франциск–I в конце концов снаряжает на запад корабельно-морскую экспедицию опять-таки служивого итальянца, 39-летнего бесстрашного штурмана из флорентийских моряков — Джованни Веррацзано (1485–1528).

Джованни Веррацзано

Добравшись к материку Северной Америки, посланец с горем пополам дефилирует вдоль холодного и рванного восточного побережья — от мыса «Страха» к норду, до острова Ньюфаундленд, совершая массу картографических ошибок в ходе весьма небрежного и дилетантского исследования.

Понадобилось не одно десятилетие, дабы привести карты того времени к хотя бы удовлетворительному графическому соответствию действительности. И вот, наконец, десятилетие спустя — Жак Картье, некогда удачливый корсар, официально «столбит» территорию. 
Он «ползает на коленях» вдоль побережья, делая зарисовки и описания. Пытается выяснять историю топонимов и даёт им французские имена.

Индейская "канада"

Собственно, слово «канада» означает поселение — «деревню» в лексиконе индейского племени Ирокезов. Широкую сеть деревенских поселений исследователь определяет как «Район канад». Со временем данное название населённого района распространяется на всё большие территории и, в конце концов, даёт наименование всей стране — Канада.

Ещё дважды — в следующем, 1835 году и шесть лет спустя, в мае 1841-го, с соизволения короля капитан Картье организовывает экспедиции к близкой и уже своей Канаде. Близкой, потому что дорожка, благодаря господу, уже протоптана.

Экспедиционное судно

Материки были разделены всего лишь 20–50-дневным переходом, а своей она должна стать вследствие неизбежного заселения её необъятных просторов уныло сошедшей на берег полусотней освобождённых для этой цели каторжников — верноподданных Французской Короны.

Разрастается также и корабельная флотилия. Если в первом переходе участвовало всего два парусника, то вторая и третья экспедиции уже насчитывали, соответственно, три и пять кораблей.

Залив Святого Лаврентия

В качестве географа, Картье исследует залив Святого Лаврентия и впадающую в него крупную одноимённую реку. В трудных поисках какого-либо пролива, целеустремлённо пытается подняться вверх — против течения, но пороги преграждают путь.

Всё же пройдя по реке на парусно-вёсельных шлюпках более 200 миль, волею своей фантазии нарекает самый крупный из нескольких гористых холмов — «Монт-Ройяль» (Королевской горой). Сегодня эта гора находится в центре современного четырёхмиллионного Большого (город + агломерация) Монреаля, позволяя любоваться его панорамой со своей смотровой площадки.

Монреаль

Торонто

Однако красавец Монреаль нынче только второй по площади застройки мегаполис страны, уступающий пальму первенства самому крупному и наиболее высотному городу, почти трёхмиллионному Торонто. 

В общей сумме со своей агломерацией «Место встреч» (а именно таков смысл слова «торонто» на известном языке местных индейцев) затянет на все шесть миллионов счастливых канадцев.

Тем не менее, оставляя ему ёмкий статус экономической столицы страны, Монреаль общепризнанно сохраняет за собой репутацию столицы — культурной. Две трети его жителей общаются на французском, в то время как одна пятая часть отдаёт предпочтение английскому.

Ванкувер

Но добрая половина всех горожан, кажется, вполне комфортно ощущают себя интернационалистами, владея двумя великими языками на равных. 

Если же говорить в целом о Канаде, то англофоны всё-таки преобладают. Их около 60%, хотя в государственном аспекте статус языков вполне паритетен.

Кстати говоря, украинцы составляют четыре процента населения страны. А, так как это совсем немало, то ещё пару поколений назад были даже предприняты попытки возведения статуса украинского языка в ранг третьего из государственных.

Оттава — столица Канады

Что касается Оттавы — формальной столицы огромной (около 10 млн км2), но, увы, полупустой страны (менее 38 млн человек), то по своей населённости она не тянет даже на третье место в ранжире городов. А располагается столица следом за сохраняющим эту третью позицию западнобережным Ванкувером.

Именно там, на «вестовом» побережье и расселялись выходцы из западной Украины. Представители первой эмигрантской волны с востока в 1892-м и второй волны 1918 года. В наши дни иммиграция новых украинцев в благословенную Канаду получила «третье» дыхание.

И не потому, что так уж хорошо там, но потому что совсем уж невыносимо здесь... Да и немудрено, с таким низким уровнем жизни в постсоветской республике… Родина не должна столь долго и безоглядно испытывать своих детей на обилие патриотизма. Иначе люди, рвущие последние связи с самым дорогим, и обречённые на неизбежное заболевание докучливой ностальгией, пересекая канадскую границу, не перестанут всего лишь суетно и смущённо улыбаться...

Они будут точно так же, как известные мореходы постоянно отправляться в неизведанное, отличаясь от последних лишь отсутствием права на обратный путь.

И коль уж сегодня суждено им заново возродиться на далёких и холодных берегах, скажем в симптоматичный для них день: С днём открытия… наша Канада! 

                                                                               

Джозеф Конрад — рабочий аристократ моря

3 августа 2014 года исполняется 90 лет с того самого летнего дня, когда покинул этот бренный мир морской капитан и известный писатель — Теодор Юзеф Конрад Коженевский. Пожалуй, единственный из «прикладных» мореходов, прошедший адскую дорожку от матроса и до настоящего, не бутафорного капитана.

Как это ни странно, однако польский шляхтич и английский хрестоматийный писатель был рождён 3 декабря 1857 года в небезызвестном ныне еврейском городке Бердичеве, некогда входившем в состав Киевской губернии — бескрайней Российской Империи.

К одиннадцати годам, волею господа, ставший круглым сиротой, мальчик оказался на воспитании у своего родного дяди — брата умершей матери. Достаточная состоятельность доброго родственника позволила без проблем оформить опекунство над племянником и в дальнейшем оказывать ему материальную поддержку, вплоть до достижения молодым человеком 30-летнего возраста.

Мать писателя

Человечный дядя-опекун, Тадеуш Бобровский, вопреки всем тривиально-мрачным ожиданиям — адекватный и заботливый — проживал тогда в черноморской Одессе, где в итоге состоялось первое знакомство мечтательного Юзефа с легендарным Чёрным морем. Он был взращён на романтической литературе и, конечно же, не мог не стать моряком.

Получивший качественное — приличное домашнее, а затем и полное классическое школьное образование в краковском интернате, 17-летний юноша отправляется в Марсель, где в том же 1874 году начинает свою скитальческую карьеру матроса французского торгового судна. Будучи аристократом по рождению, и постигая солёную морскую науку с самых низов, он не сомневается в том, что его место — на капитанском мостике.

Молодой моряк

Спустя три года молодой моряк, уклоняясь от призыва в славную российскую армию, поспешно пересекает Ла-Манш и прочно оседает в прибрежной Великобритании. Продолжая набирать мореходный ценз, он с упорством окунается в весьма скрупулёзное изучение штурманской профессии — судовождения. При всём этом юноша не отрывается от ведения своих литературных записей.

Сменяются суда, так же как меняются и его должности на борту. Юзеф Коженевский сдаёт экзамен и, наконец-то, покидает унижающий его шляхетное достоинство матросский кубрик. Следующий свой рейс он выполняет уже в качестве второго помощника капитана.

Естественно, это только начало! Он продолжает упорно стремиться наверх и в 27-летнем возрасте занимает каюту первого помощника. Относительный комфорт и уединение позволяют ему на коротких стоянках и между вахтами отрешиться от мирской суеты и погрузиться в литературную работу.

Тадеуш Бобровский

Джозеф не может не писать — литературные гены отца-поэта и его врождённый генный аристократизм требуют продуцирования и выдачи мысли. Упорство в изучении английского языка позволяет избрать именно его (ни родной — польский язык и, ни знакомый с рождения, французский) единственным инструментом в арсенале будущего классика английской литературы.

В 1886 году, в возрасте всего 29 лет целеустремлённый мореход, наконец-то, добивается капитанской лицензии. Он получает свой корабль и абсолютную, неделимую долю профессиональной, юридической и моральной ответственности замкнутого судового мира.

Первое, что делает новоиспечённый капитан — просит Королевский дом о принятии его в подданство Великобритании, тем самым навсегда обрубая последние зыбкие связи со своей фактической и юридической родиной. Юзеф Коженевский становится Джозефом Конрадом.

До этой поры нет внятного понимания, чем заслужила Россия столь решительного дистанцирования со стороны Конрада, вплоть до его отрицания былого знакомства с привитой в детстве русской речью.

Вероятнее всего, он не захотел ни позабыть, ни простить притеснения вольнодумного польского литератора — его отца, и раннюю смерть измученной мытарствами матери. Думаю, что писателя можно понять...

В один из благодатных дней 1893 года судьба сводит его с уже известным в ту пору писателем и драматургом, будущим литературным «нобелевцем» (1932) — Джоном Голсуорси (1967–1933). Просолённый «морской волк» решается просить, десятью годами младшего, именитого пассажира судна о критической рецензии на его первые рукописные потуги.

Голсуорси довольно лестно отзывается о «Капризе Олмейера» — таково название стартового романа и рекомендует моряку однозначно и серьезно «направить свои стопы» в большую литературу. Так начинается их дружба, длившаяся более тридцати лет и прерванная только смертью обласканного Конрада.

Кентербери — пристанище Конрада

Уже в начале следующего года опытный, 36-летний судоводитель, капитан крупного судна морского торгового флота выходит в раннюю отставку и поселяется в городе Кентербери — сорока пяти милях к зюйд-осту от Лондона.

Его тихая «сухопутная» жизнь чередуется с неистово упорным покорением влекущих литературных вершин и очень нечастым отдохновением на груди красивой молодой супруги — Джессики Джордж (1873–1936), одарившей его двумя наследниками будущих доходов от литературных публикаций.

Джозеф Конрад в семье

Создаётся довольно занимательное впечатление, что дорвавшийся наконец к удачливому писательскому столу, «крутой» мужчина просто и изящно «печёт» свои романы, словно масленичные блины. Начиная с 1895 года произведения повидавшего практически весь мир морехода выплёскиваются в литературный мир с короткими годичными интервалами.

Разумеется, со временем, перерывы между новыми произведениями не могли не варьироваться, однако монотонная плодовитость писателя поражает. За неполные 30 лет издано 15 романов и семь литературных сборников прозы, менее масштабного формата.

Казалось бы, пиши и благоденствуй ещё полвека! Ан нет!.. Приобретённые в странствиях недуги — малярия, ревматизм, а возможно и пущенная когда-то с юношеским отчаянием в область сердца, револьверная пуля, — сошлись могильным крестом на непростой судьбе писателя.

 Плита на могиле Конрада

Великосветский польский шляхтич, уникальный рабочий аристократ моря и довольно талантливый писатель классической английской литературы — мистер «Был» (часто повторяющийся глагол в его текстах), свято корпеющий по нескольку часов над единственной фразой, не дожил ровно четырёх месяцев до своего 67-го дня рождения. Третьего числа, августа месяца, 1924 года — день в день… усталое сердце подвело — остановилось...

                                       

Антуан де Сент-Экзюпери: Там, где небо сливается с морем…

29 июня 2015 года исполнится 115 лет со дня рождения этого человека — Гражданина мира, пилота, писателя, философа и стоика арабской пустыни

Почему память об этом «солнечном» человеке — пилоте и довольно изящном писателе не похожа на воспоминания о многих других литераторах и достойных людях прошедших лет? Скорее всего потому, что у сына виконта, Антуана де Сент-Экзюпери не было и нет традиционной могилы — его последнего пристанища. Увы, есть только лишь последний полёт...

Он просто-напросто улетел. Поднялся на крыльях ввысь и, видимо, остался там навсегда… среди ночных звёзд и белых облаков вечно солнечного, последнего июльского дня 1944 года. Говоря о последнем дне Антуана де Сент-Экзюпери, писателя и майора ВВС Франции можно визуально представить только пилотом в кабине военного самолёта и никак иначе. Вспомнить фотографии и, закрыв глаза, увидеть в последнем полёте, который длится вот уже 70 лет!..

Майор перед вылетом

Антуан втиснул своё почти 88-киллограмовое тело в тесный кокпит самолётного, ограниченного приборами и стеклом фонаря, — привычного мира. Механик, как всегда, помогал ему усесться на парашютный ранец, уложенный в чашу пилотского кресла, и защёлкнуть замки пристяжных ремней.

Свободного ме́ста в его авиа-«Молнии» (Lightning F-5B-1-LO) с нанесённым бортовым номером 42-68223 — истребителе-разведчике было совсем немного, и это обстоятельство всегда доставляло заметный дискомфорт неоднократно травмированному пилоту. Шутка ли сказать, за всю свою лётную карьеру потерпеть полтора десятка аварий и жёстких посадок.

Приподняв левую руку, взглянул на чёрный циферблат часов. На правом его запястье тускло блеснул браслет — подарок любимой женщины. Это было год назад... когда вышел его «Маленький принц». Посеребрённая цепочка с гравированной пластиной. Имена — его и жены, журналистки и художницы; адрес издательства в Нью-Йорке c которым сотрудничал. В знак любви и на удачу... Спустя 54 года (26 сентября 1998-го) этот браслет случайно будет поднят рыбацкой сетью со дна моря.

Найденный браслет 

Говорят, он был левша, а левшам везёт. Неправда — ему вовсе не везло. Более того, Антуан просто жил в системе непонимания, именуемой далеко нелёгкой судьбой. Жизнь сложилась так, будто все ушедшие годы отыграл на чужом поле. Словно изящный лёгкий гимнаст, цепью нелепых случайностей, вынужденный соревноваться на помосте угловатых тяжелоатлетов.

Увы, вовсе не осенённый с самого начала указующим перстом судьбы, не востребованный от рождения проведением, он не смог сразу найти себя. А будучи лишён блестящего образования и, как следствие, — отменно успешной карьеры, молодой Экзюпери в определённой степени оказался деклассирован аристократической средой.

Антуан — "Тонио"

И в то же самое время ощущал себя не совсем принятым в обществе среднего класса Франции — так называемой военно-технической интеллигенции. Словно в защитную оболочку, погрузившись в литературность собственного мира, де Сент-Экзюпери слыл чудаковатым — со своей романтической душой и писательской рассеянностью.

Будто подыгрывая ирреальности его аристократического имиджа, в совершенстве освоил технику карточных фокусов. Майор, как снизошедший факир, улыбаясь, развлекал офицерское собрание. Ибо, в качестве тонкого собеседника мог быть востребован далеко не каждым.

Да, суперпилотом, как его давний «крёстный» майор Жюль, он не стал. Вот и совсем недавно, выкатившись за посадочную полосу, опрокинул самолёт в крестьянский виноградник. И уж совсем, словно приговор прозвучала мужланская фраза де-Голля: «Карточные фокусы — это всё, на что он способен!..».

Вспомнился первый полёт над аэродромом вблизи Сен-Мориса, когда он 12-летним мальчишкой открыл для себя небо. Его прокатил на своём «Кодроне», в те времена 30-летний, легендарный рекордсмен и авиатор от самого бога — Жюль Ведрин.

В тот раз тесноватый мирок аэроплана и размах перкалевых крыльев показались ему совершенно огромными. Такими же огромными, как и его детское желание почувствовать отрешённость от лежащего далеко внизу мира! Он прочно сохранил это ощущение в своей мятущейся душе до сих пор. Когда же это было? Ах, да… 32 года назад!

Майор ВВС армии де-Голя и временного правительства Франции всего лишь месяц как встретил свой 44-й день рождения. Он — ровесник ХХ века и, хотя молодые пилоты эскадрильи считали его «дедушкой» авиации, никто из них не догадывался, что всё прожитое происходило в памяти пилота-писателя лишь только вчера.

Писатель-пилот "Сент-Экс"

Его вылет, назначенный на восемь часов утра, задерживался. Экзюпери запустил левый, а затем и правый двигатель своего «Лайтнинга». Полная заправка давала разведчику шесть часов беспосадочного полёта. «Часа через три-четыре буду дома», — подумал он.

Взлетев над островом Корсика с аэродрома Бастия-Борга, он должен был тщательно обследовать весь район Прованса и произвести аэрофотосъёмку в расположении противника. Союзнические войска готовили высадку десанта на южное побережье Франции.

Погода была солнечной, но пилот знал — на десятикилометровой высоте жарко не будет. Практический потолок его авиа-разведчика составлял около 13,5 тысяч метров. Перед самым вылетом механик помог ему облачиться в двойной комбинезон. А прежде чем опустить фонарь пилотской кабины, майор Экзюпери надел и тщательно подогнал кислородную маску.

Пока лётчик достигнет многокилометровой высоты, вдыхаемый из маски кислород (во избежание высотно-декомпрессионной травмы), успеет к тому времени полностью заместить вспенивающийся в человеческих сосудах (при значительном понижении атмосферного давления) азот — основную составляющую воздуха.

   

Предстартовая рулёжка

Давно привычная рулёжка, разрешение на взлёт… стремительное ускорение… Отрыв! Чем выше поднимался «разведчик», тем медленнее плыла земля под крылом. Она, наконец, почти замерла, оспаривая с распростёршейся бескрайней синевой моря право на пространство.

Ему вспомнился давний — первый самостоятельный учебный вылет. Тогда так же было очень солнечно, и слепящим лучам вовсе не препятствовал несуществующий в былые времена фонарь пилотского кокпита. И только лёгкий «мандраж» юношеской неопытности не позволял в полной мере насладиться красотой бескрайнего мира. Увы, полёт закончился тяжёлой аварией и госпиталем...

Небо, слившееся с морем

Экзюпери долго вглядывался в сторону морского горизонта и видел как там, в нежно-белесой дымке небо сливается с бликующей зеркально-водной гладью. Оба голубых океана становились единым целым, растворяясь один в другом, превращаясь в нераздельную субстанцию «небо-моря».

Когда-то давно гадалка предрекла ему быть погребённым в пучине… «А ведь, действительно, чтобы навсегда остаться в небе, достаточно навечно погрузиться в море, — вдруг подумал он. — Как просто…». Жизнь почти прожита… но достойно ли? Как знать? Кто подскажет? Всегда хочется чего-то большего.

"Молния" над морем

Единственное, чего он желал сейчас, — воевать! Иметь возможность участвовать в этой мужской и опасной — боевой, лётной работе. Но работать не удалённо, а лицом к лицу с реальным врагом, с несущейся в твой пропеллер смертью. 

И дожить… обязательно дожить до победы! И рассказать обо всём! Да, после войны его ждёт огромный труд. Очень многое необходимо описать, многое не забыть. И прежде всего вспомнить погибших друзей! Но на это нужно иметь незыблемое духовное право. Перед живыми и мёртвыми! Такое право — его нравственное ощущение может дать только участие в борьбе. 

На её острие, в самом пекле. Чтобы не стало потом не то что стыдно, а даже слегка, в мелочах стыдновато. Чтобы, не дай бог, никогда не возник вопрос: «А правомочен ли я об этом писать? О жизни и смерти, о чести и достоинстве… о мужестве и слабости. Только так и не иначе. Или я вообще не смогу писать о войне!».

Побережье Монако

От оставленной им позади лётной базы на корсиканской Бастии до побережья Монако — всего 130 морских миль прямого перелёта над Лигурийским морем. Курсом на норд-вест он преодолел их легко. Погода была на редкость отменная — безоблачно и тихо.

Даже сейчас, во время страшной войны де-Сент не переставал любоваться раскинувшимся под крылом самолёта морским простором. Дальнейший путь лежал над его родиной, вдоль швейцарской границы — к самой Женеве. Самолёт повернул на норд-норд-вест — круче к северу.

Вот здесь и начиналась настоящая разведывательная работа — в действие вступала фотоаппаратура. Предстояло обработать 180-мильный маршрут от Ниццы до Женевского кантона. Паря на десятикилометровой высоте, он всё глубже забирался вглубь материка. Далее следовал крутой, почти на 100°, разворот влево, к зюйд-весту — разведчик направлялся в сторону Лиона.

Замок ЛаМоль

Проплывая над светлой зеленью прямоугольных полей, пилот, будто окунался в далёкое тёплое детство. Среди этих квадратов и линий он рос и носился на велосипеде. Там, внизу лежал замок ЛаМоль, где он начал познавать и очаровываться миром.

Вспомнил свою любимую мать — урождённую Мари де-Фонсколомб (1875–1972). Она была довольно неплохой художницей. Семья насчитывала пятерых детей. Когда умер отец, старшему было восемь. Младшему ещё не было и года. Антуану, среднему — третьему ребёнку исполнилось четыре. Они не были богаты, и его хрупкой матери приходилось совсем не сладко. Благодарность и нежная любовь к ней жила в нём все эти годы.

Мари де-Фонсколомб

Душой своей он понимал, что любовь к матери это начало всех начал. Если ты не любил свою мать, ты не сможешь по-настоящему полюбить ни одну женщину… Не сможешь жалеть и прощать свою, богом данную жену. Его очень горячую Консуэло де Сент-Экзюпери (урождённую Consuelo Sunsin Sandoval; 1901–1979) — сальвадорку с аргентинским гражданством.

Парящая в небе «Молния» Экзюпери прочёсывала материк зигзагообразным полётом. Он уже успел сделать достаточно снимков, и от Лиона, развернувшись левым виражом на 90°, пошёл на зюйд-ост — к слиянию трёх альпийских долин. Следующий пункт поворота — окружённый горами Гренобль.

Антуан и Консуэло

Разведчика уже засекли наземные станции слежения, и уже где-то там внизу зенитные расчёты, расположенные на земле его родной страны, готовили орудия, наводя их стволами в небо; выискивая беззащитную душу «Человека планеты».

И когда от Гренобля «Лайтнинг» повернул строго на зюйд, направляясь к удалённо-приморскому Бриньолю, с аэродрома в городишке Оранж, в 70-ти километрах западнее его курса поднялись в воздух два бошевских истребителя-перехватчика Focke-Wulf-190D-9.

Они устремились на юго-восток в зону перехвата, проходящую над кромкой морского берега — от Марселя до Ниццы. Скоро будет побережье; Сент-Экс уже видел, как впереди по курсу проявляется голубоватая полоска, будто вырастает, поднимается кверху купол неба. В той стороне находится Фрежюс — Лазурный берег родного Прованса.

Он улыбнулся, вспомнив как в свои семнадцать лет вдруг решил стать бравым военным моряком. Аристократические традиции требовали избрания а-ля романтической, одухотворённой профессии. Антуан отправляется в столичное Высшее военно-морское училище «Эколь Наваль». Париж принял его в свои объятья и... закружил!

Увы, неудача на экзамене перечеркнула предполагаемый ход событий. Однако море так и осталось жить в душе. Теперь, в отличие от пустыни, над которой приходилось летать до войны, он часто наблюдал его слившимся с таким же прозрачно-голубым бескрайним небом.

Сент-Экс всегда любил оба эти фантастические измерения. Промучившись ещё один, самый долгий год своей жизни на архитектурном отделении Академии изящных искусств, уже совершеннолетний Антуан отказывается от армейской отсрочки и просит зачислить его в лётную школу ВВС...

...Майор де Сент-Экзюпери — аэроразведчик сделал всё, что мог. Он хорошо отработал в трёх районах: Аннеси́, Гренобле и Шабли́. Пора было возвращаться. Поглядев на часы, убедился, — близится полдень. Более трёх часов полёта… Тело ломит, затекли ноги. Мокрое лицо в резиновой кислородной маске, трудно дышать. А впереди раскинулось море, он уже видит его. Вода это союзник — на ней не укрыться зенитной батарее.

Правда, густым огненным гребнем смертоносных стволов утыкана вся кромка морского побережья. Но он прорвётся — не впервой! Однако с дыхательным прибором действительно что-то происходит — всё труднее становится дышать. Это опасно, — даже лёгкое кислородное голодание способно неощутимо для пилота привести к обморочной потере сознания, и тогда…

Он начинает снижение. Яростный огонь немецких зениток действительно встретил его, когда Бриньоль остался позади, а море уже было совсем рядом. Частые дымки разрывов выросли впереди по курсу и правее. Будто бело-розовые облачка, стремительно поднятые с морской поверхности хлопками орудийных стволов.

Выполняя противозенитный маневр, Экзюпери резко бросает самолёт влево. Делает крутую «горку» с последующим снижением, увеличивающим скорость. Продолжает активно рыскать на курсе, уклоняясь от раскалённых зенитных трасс, густо тянущихся к его «Молнии» смертоносными нитями и всплеском снарядных осколков.

Хоть и невезучий, но довольно опытный — он исполняет отработанный танец плоской и вертикальной «змейки». Снова и снова роняет самолёт то влево, то вправо, изменяя направление на 10–15°. И с ускорением стелется к земле, уходя в сторону Сен-Рафаэля — к уже близкому спасительному морю. Наконец-то, ему удаётся вырваться невредимым из-под плотного артобстрела. Последняя зенитка остаётся позади в жарком пекле материка.

«А ведь я мог бы сейчас лишиться физиологической способности оставить после себя потомство, — облегчённо улыбается он своей мрачной шутке, — впрочем, как знать, возможно, так было бы и к лучшему, — иногда грустно узнавать свои не самые удачные черты в детях». Сент-Экс запрокинул вверх голову и, глядя на плывущее в зените солнце, стянул с мокрого лица резину кислородной маски. «Да, полдень…— вздохнул устало, — пора домой».

Моложавый красавец-лейтенант, двадцатидвухлетний пилот истребителя-перехватчика «Люфтваффе» — Хорст Рипперт увидел француза первым.

Американский «Лайтнинг» с бортовыми национальными цветами французских ВВС вывалился из материковой зоны зенитного огня и, прижимаясь к воде, пытался унести в направлении моря свои разгорячённые моторы. Он находился гораздо ниже и впереди скоростного «Фоккера», что позволяло последнему провести классически неотразимую атаку.

Конечно же, немецкий «ас» был наслышан о «лётных» романах, написанных французом Экзюпери — аристократом и пилотом. И, вполне вероятно, зачитывался ими. Несомненно, также хорошо понимал чего тот сто́ит, как национальное и международное — мировое достояние.

Но он, естественно, не знал и не мог знать о том, что в эти мгновения за штурвалом самолёта-разведчика находится именно тот самый пилот и писатель, офицер воюющей, неприятельской стороны — майор Антуан де Сент-Экзюпери. Иначе бы немец просто не стрелял — не посмел бы поднять на него руку… Спустя почти шесть с половиной десятилетий, он сам подтвердил это! 

…Рипперт ринулся вниз на беззащитный самолёт. Он безошибочно предполагал, что на тесном борту аэроразведчика, напичканного фотоаппаратурой — оружие никогда не устанавливают. Пулемётная — пристрелочная очередь потянулась в направлении «француза». Дымовые штрихи трассеров показали ему верность выбранного прицела.

«Лайтнинг» бросился в сторону, уходя на юг. И тогда ас «Люфтваффе» пустил в ход авиаспарку скорострельных 20-миллиметровых пушек. Два синхронизированных ствола сошлись своим огненным пунктиром на левом двигателе и, сместившись вправо, перечеркнули плексигласовый фонарь пилотской кабины.

Фашист заметил как белым бисерным крошевом сверкнули в несущемся воздушном потоке осколки стекла, будто смело́ пыльный прах с холодного мрамора гладкой могильной плиты… Молочно-серый шлейф лёгкого дыма потянулся следом за прошитым очередью мотором.

«Молния» клюнула своим беззащитным носом и, наращивая скорость, вертикально понеслась к воде. Видимо, грузное тело сраженного пилота, брошенное смертельным ударом на штурвал управления, отправило крылатую машину в её последнее — гибельное пике́. Хорст Рипперт хладнокровно отследил стремительное падение.

Он видел взметнувшийся в небеса лазурный водяной столб потревоженной морской глади, будто вечная душа гибнущего француза рванулась вверх к белым облакам, навсегда растворяясь в дрожащих бликах широкого морского горизонта — там, где голубое небо плавно сливалось с бирюзовым морем…

Молодой пилот «Фоккера» бросил взгляд на планшет с картой местности. «Сен-Рафаэль, — отметил он ногтем пальца, — километров десять южнее». Затем поднял глаза к слепящему солнцу: «Полдень…— подумал устало-расслабленно, — дело сделано… пора уходить».

Замкнув широкий круг обзорного виража, сопровождаемый «ведомым», истребитель воздушного аса выровнялся и, набирая высоту, устремился к норд-весту.