Виктор Конецкий: Души морской диагноз…

Не поможете ли мне, случайный читатель? Вот смотрю на заголовок статьи вверху и думаю... где поставить запятую? Как лучше будет читаться фраза и как удачнее раскроется её смысл?

...Души морской(,) диагноз? — где понятно, что речь идёт о морской душе; или …Души(,) морской диагноз? Откуда явствует наличие морского диагноза у человеческой души. Не знаю… но в моём видении, к личности Виктора Конецкого подходит и то и другое. И душа у него морская и диагноз у души — морской.

А потому оставляю как есть — без сомнительной запятой. Если добавить, что непростое рождение и «замес» сией души Ленинградские… Питерские, тогда, пожалуй, можно возвести явление в квадрат! Самому же явлению 6 июня 2014 года исполнилось бы полных восемьдесят пять сложных просоленных лет, если бы морская дюжина смоленско-кладбищенских зим не отделяла нас от дня последнего прощания.

Естественно, никак не могу обойти своим вниманием и очередную, литературную дату в нашем календаре, с которой периодически совпадают круглые юбилеи Виктора Викторовича Конецкого. Речь идёт о 215-летнем юбилее Александра Сергеевича Пушкина.

Капитан Виктор Конецкий уходил нелегко, мучительно — через болезнь, через борьбу и нервное напряжение. Впрочем, так же, как и жил… так же, как писал. А писал зачастую сурово, правда, разбавляя текст неглупым морским юмором.

Разве не настолько же сурово с ним обошлась и судьба, бросив 12-летним мальчишкой в блокадную ленинградскую зиму 1941–1942 годов? Уберегла мать… и его, и брата. Хрупкая, нежная интеллигентка со стальной волей бывшей дягилевской танцовщицы. Её первенец — Олег был двумя годами взрослее младшего — Вики.

Впоследствии её старший сын взял девичью фамилию бабушки по матери, став писателем Олегом Базуновым. После победы, в августе 1945-го мать устраивает братьев в Ленинградское военно-морское подготовительное училище. Она хотела вырастить мальчишек настоящими мужчинами.

По её просьбе помог отвергнутый (развод) муж — отец их детей. Должность помощника прокурора Октябрьской железной дороги позволила ему обратиться к знакомому адмиралу Николаю Авраамову. Результатом было зачисление братьев Штейнбергов в училище (18-летнего Олега — сразу на второй курс).

Надо отдать отцу должное, — Виктор Андреевич Штейнберг здорово поддержал бывшую семью во время блокадного голода. Юридически всё ещё находясь в состоянии брака с матерью своих сыновей, он, тем не менее, какое-то время проживал с сожительницей–немкой в одной из трёх комнат той же коммуналки.

Впоследствии, уже будучи пожилым, Конецкий не переставал удивляться, как в обстановке тех лет его отцу удалось миновать сталинские жернова поголовных репрессий? Фактически брак распался за десять лет до начала войны. И «животное» состояние бытия в тесном микросоциуме, следуя теории марксизма-ленинизма, видимо, не могло не отразиться на сознании подрастающих потомков — сыновей.

Конецкий с женой

Можно лишь предположить, что отчасти и поэтому, Конецкий оставался холостяком вплоть до 56 лет. Но определяющей причиной его долгого безбрачия, полагаю, всё же были издержки профессии. Пока он являл собою действующего морехода, решительно не желал сразу становиться обманутым, если хотите — «рогатым» мужем.

А будучи реалистом-скептиком с довольно гордым характером настоящего морского офицера, ничуть не сомневался, что завтра придётся болезненно рвать близкие отношения с любимой женщиной, готовой сегодня стать его супругой. Ибо ни одна из «потенциалок» была бы не способна в силу объективных физиологических причин, без явного греха перенести его семимесячные морские рейсы — его беспросветное регулярное отсутствие в супружеской постели.

И здесь я вполне готов быть абсолютно солидарным с капитаном дальнего плавания. Мне неоднократно приходилось выслушивать не совсем трезвые и слёзные сетования бывших одноклассников, связавших себя с морем. И тема была одна-единственная, болезненная и бессменная на все времена: неверность их жён — «морячек».

Конецкий — курсант

Тем более, может считаться достаточно уважительной проявленная Конецким твёрдость характера в том, ещё лейтенантском — безумном двадцати трёх летнем возрасте, когда «злокачественные» самцовые гормоны способны были затуманить самую светлую юношескую голову.

Этот факт говорит о самой настоящей военно-морской «косточке», сидящей в недрах его естества… То, что ещё принято называть крепким внутренним стержнем. Однако в самом начале офицерской карьеры эти качества не только не способствуют его становлению, но явно мешают.

За «длинный» и слишком принципиальный язык, да видимо, за фамилию Штейнберг, как говорил сам Конецкий, его, мягко говоря, обворовывают на боевую романтику. А по большому счёту, лишают карьерной перспективы флотского офицера.

Выпускник. 1952 г.

Окончив в 1952 году 1-е Балтийское высшее военно-морское училище, выпускник лейтенант Штейнберг — дипломированный штурман-судоводитель, злою волею военного начальства получает унизительное назначение в качестве боевого командира БЧ-1; БЧ-4 (боевая часть штурманов и связи) на… буксирное судно спасательных работ.

Он вспоминает, что при его распределении смеялась вся рота. Это был второй подвох судьбы после жёсткого запрещения начальствующими мракобесами добыть курсанту Штейнбергу параллельное образование на филфаке ЛГУ.

Аварийно-спасательная служба, как почётно её ни пытались подать, во все времена считалась адовой клоакой, была отстойником для разгильдяев и провинившихся офицеров. А кроме прочего, для самых ретивых, слишком грамотных и не в меру свободолюбивых выпускников. Впрочем, язвенная болезнь желудка, так же не добавляла ему плюсов.

Кольский залив. 1954 г.

Учитывая тот факт, что особый отдел училища хлеб зря отнюдь не ел, выпускник-лейтенант Штейнберг (Конецкий) по праву занял место, уготованное ему, очевидно, ещё на первом курсе. Начало карьеры оказалось скомканным, а сам он лишен какой-либо мотивации к служебному рвению.

Многие из его прежних, некогда весёлых друзей–однокашников и единомышленников погибли, кто-то покончил с собой. Единственными его союзниками и поддержкой в то беспросветное время остаются литературные замыслы и… технический спирт. Это начало болезни... болезни грубейше приниженной личности и нереализованных амбиций.

Не сумев выслужить даже и трёх лет, «старлей» Конецкий решает прервать пошедшую наперекосяк службу и в марте 1955 года выходит в запас, получив на прощание звание капитан-лейтенанта… Не мудрствуя лукаво, той же весной отставник устраивается на дальний перегон морских судов. В должности капитана сейнера МРС-823 участвует в караванном походе.

Севморпуть, Архангельск. 1955 г. 

Работёнка далеко не из самых лёгких — по ледовой траектории Северного морского пути доставить малый рыболовный сейнер из Петрозаводска на далёкую Камчатку — в Петропавловск. Расстояние перехода около 14000 километров. Хоть плавание проходит в составе большого ледокольного каравана, однако всё это осуществляется впервые.

На начинающего литератора повеяло свежим ветром новой арктической темы. Запахло северной ледовитой романтикой писательских свершений. И уже в следующем — 1956 году Виктор Конецкий публикует свой первый рассказ.

Североморская проводка судов

А ещё через год, весной 1957-го — и первый сборник. В том же году получает рекомендации в Союз писателей. Его замечают. «Киношники» хотели бы посотрудничать с писателем как со сценаристом. В начале 1960-х годов он пишет в соавторстве сценарии к трём состоявшимся фильмам: комедии «Полосатый рейс» (1961), «Путь к причалу» (1962) и снова комедии «Тридцать три» (1965).

Конецкий за пишущей машинкой

Писательская карьера начинает складываться удачно, однако об оставлении профессии моряка Конецкий и не помышляет. Море — это его хлеб насущный, его сила, его основная «жизнетория». Литература — это пастбище его морской души… Из ложной скромности он ещё и ещё раз пытается донести эту мысль до пишущей братии журналистов.

Работа с секстантом

Желание вырваться на большую воду, в дальнюю «загранку» остаётся неосуществимым вплоть до 1964 года. Если верить злым языкам, коммунист Конецкий числился «невыездным», не столь из-за неуёмного правдоискательства, сколь из-за очень неумеренного пристрастия к спиртному...

К вящему сожалению, этому приходится верить — в дружеских воспоминаниях, увы, легенды ходят о его былых полумесячных запоях. Правда, в межрейсовый период, то есть в свободное от официальной работы, время.

На борту мореход ещё как-то держал себя в руках... что всё же не избавило его от курса унизительного лечения в отделении наркологии Бехтеревской психбольницы. Необходимость в этом вызрела не сразу, но в конце 1963-го Конецкий решил попробовать, — не помогло...

Желая самостоятельно создать вокруг себя какую-либо сдерживающую его противоалкогольную среду, подобную капитанскому мостику судна, Конецкий обзаводится водительскими правами и шикарной по тем временам «Волгой» — ГАЗ-21.

Но это помогало до очередного скандала с тем или иным руководством. А затем — по уже накатанной схеме... Он торопился прибегнуть к СС–150 — «стрессоснимающему средству в объёме 150 грамм». И начиналось... долгое, свободное падение... Даже с недавнего времени появившаяся в его холостяцкой квартире молодая супруга Татьяна Акулова  не могла с ним совладать.

Совместная работа супругов

Если раньше он мог сбежать от засасывающей чёрной воронки запоя на Север, в море, то с годами это было сделать всё трудней. Не могли помочь, ни апелляция к железной воле старого морского волка, ни капитанское достоинство, ни некоторые посещавшие его, друзья.

Впрочем, настоящих друзей уже совсем не осталось. Оставались знакомые, приятели, товарищи, бывшие коллеги по флоту и… духовное одиночество. Зато оседлая береговая жизнь позволяла безбоязненно иметь в качестве жены молодую и красивую женщину...

Лештуков мост

Я открыл для себя Конецкого не сразу, — тогда ему было уже (или ещё) 43 года. Причём открыл именно в Ленинграде — сегодняшнем Питере. Возвращаясь в начале осени из геологической партии, работавшей в далёких Вороньих тундрах Кольского полуострова, заехал проведать дальних родственников.

Нет, я вовсе не столкнулся с ним на Дворцовой набережной и не встретил за столиком летнего кафе. В доме № 8 переулка Джамбула — невдалеке от Фонтанки и в двухстах метрах от Лештукова моста, я просто снял с полки незнакомую мне книгу.

Васильевская стрелка 

Это были те времена, когда Ленинград называли Питером, невольно понижая голос, в силу, глубоко сидящей в подсознании привычки побаиваться коммунистической нетерпимости к царизму. Но тем более тепло проявлялась любовь к городу, к его историческим корням и ласковая гордость в словах говорящего.

Незнакомая книга на полке оказалась сборником морских рассказов. Это был Конецкий — его «...Облака». Немного пролистал в надежде выхватить взглядом «интересенку» и нечаянно открыл на «Странных капитанах».

Обложка книги

Пробежал несколько книжных строк — показалось свежо. Напомнило Джека Лондона и его легендарного «Морского волка». Слегка увлёкшись, перевернул несколько листов, перешел к следующей главе — «…шторм и штиль» и вдруг упёрся глазами в заголовок «Девятый вал».

Сразу же крайне неприятно удивила безапелляционность суждения и достаточно хамоватая смелость автора. Его резкое, на удивление дилетантское отрицание реального существования более крупной относительно предыдущих, волны — девятого вала, в достаточной мере вызывало раздражение.

Кроме прочего, этот лихой «драйвер» походя выставил дилетантом Ованеса Айвазяна — фанатичную морскую душу гениального художника Ивана Айвазовского, рядом с которым, как маринист не достоин был присесть и на краешек стула.

Айвазовский — "Девятый вал"

Я ведь помню как однажды мы всем экипажем наблюдали и фиксировали девятую в нашем отсчёте волну штормовой поверхности. Более крутую и гораздо более мощную, бьющую в наветренную скулу яхтенного корпуса так, что по нижней шкаторине стакселя ручьём стекало море.

А соленый поток морской воды, не успевавший покидать палубу через шпигаты фальшборта, устремлялся вдоль ватервейса в сторону кормы. Достигая кокпита и, несмотря на водоотбойники, он заставлял вскакивать с пайолов и шкотового, и рулевого!

«Вот вам и девятый вал! — смеясь, кричали мы тогда. — Не зря морской народ подметил».

И вот, вдруг какой-то «верхопалубный пешеход», никогда не знавший паруса и наблюдающий волну из иллюминатора утеплённой стальной коробки ходового мостика, (удалённого дюжинометровой высотой от поверхности моря), позволяет себе легко и, не задумываясь, обозвать девятый вал бредом, а художника, автора «Девятого вала» — не знающим, ни сути морей, ни штормов, ни штилей! Каково?!

Естественно, я был возмущён подобным невежеством. Однако сумел тогда отодвинуть невольно возникшую неприязнь к капитану Конецкому, хотя впоследствии не всё написанное им мне нравилось. Сейчас вспоминаю об этом с лёгкой улыбкой... Не знаю насколько писатель стал счастливым и физически благополучным в вовсе непривычной для него ипостаси супруга, тем не менее одно бесспорно, — он обрёл помощника.

Татьяна Акулова

То, что должен был сделать в своей литературной жизни бывший маленький Вика, отработала за него Татьяна Акулова. Имеется в виду, конечно же, сбор архивной генеалогической информации о большой семье Конецких.

Когда непосредственная и профессиональная работа мореплавателя, в силу его возраста, полностью свелась к нулю, литератор-маринист остался без основной темы. Судоводителю–штурману просто не о чем было писать.

Запас морских баек и впечатлений был исчерпан, а поступление новых стимулов к работе пера явно не предполагалось. Просчитав ситуацию заранее, Татьяна Валентиновна подсуетилась — наработала, собрала материал для новой темы, но было слишком поздно, — ни прежних сил, ни писательского «зуда» у супруга уже не наблюдалось.

Если бы он обратился к этой теме в начале литературной карьеры, когда был ещё физически крепок, без сомнения, мы бы получили, достойный его пера, глубокий исследовательский срез поколений. Но не рискнул мастер взвалить на себя, безусловно, нелёгкую ношу. Предпочёл уйти за фразу о трудностях «раздевания» своих близких родственников. Впрочем, подобное уклонение от риска, можно отнести в равной степени и к его брату Олегу Базунову. А жаль…

Писатель Олег Базунов

Вот эти имена, которые могли бы рассчитывать на внимание и память какого-либо из братьев: Бабушка писателя — любимая жена Конецкого Дмитрия Ивановича. (деда) — Мария Павловна, урожденная Базунова. Рождена 26.07.1859 года — умерла в 1933 году (в 74 года).

Первая дочь Марии Павловны и Дмитрия Ивановича Конецких — Матрона Дмитриевна (Матюня) Конецкая — 27.03.1876 года. Старшая родная тётка братьев–писателей — танцовщица кордебалета Императорских театров. Умерла от голода в блокадном Ленинграде в январе 1942-го (66 лет).

Вторая дочь Конецких, Ольга Дмитриевна — 28.07.1878 года. Выпускница гимназии, в 18-летнем возрасте, принявшая предложение замужества от Васильева Сергея Петровича — дворянского офицера.

Братья – Олег и Вика

Во времена ужасающих сталинских репрессий Ольга Дмитриевна огульно приговорена к непомерным десяти годам лишения свободы за «антисоветскую деятельность». Сидела (видимо, потому и выжила в первые месяцы войны...) в Пугачевском ИТК №7, Саратовской области. Освобождена (комиссована) 16.02.1943 года по инвалидности.

Вернулась на малую родину в 1947 году. Умерла в Ленинграде 10.02.1969 года, в неожиданно почтенном возрасте — 92 лет. Похоронена на Северном кладбище.

Третья дочь Конецких — Зинаида Дмитриевна (Зика) — 2.10.1880 года, крёстная Вики Штейнберга (Виктора Конецкого).

Братья с матерью

Окончила консерваторию, около тридцати лет пела в престижном хоре Мариинки. Ее муж — В.Ф. Грибель, носил погоны штабс-капитана царской армии.

Зинаида Дмитриевна Конецкая-Грибель умерла от голода в блокаду, 18.01.42 года. (62 года). В своей предсмертной записке робко просила зажечь на могиле сохранённую, всё же не съеденную ею перед голодной смертью, венчальную свечу…

Четвёртая дочь Конецких — Любовь Дмитриевна — 26.09.1893 года. Мать маленьких Олега и Вики Штейнбергов, впоследствии ставших писателями — Олегом Базуновым и Виктором Конецким (братья решили сменить неблагозвучную фамилию отца).

В 1912 году Любочка — выпускница частного французского пансиона Люси Ревиль. Она в совершенстве владела французским языком. Недолго работала на сцене в мимансе и кордебалете труппы Дягилева.

Курсанты с отцом

9.04.1917 года успешно выдана замуж за Виктора Штейнберга (отца писателей). В течение десяти лет не могла иметь детей. Пришлось прибегнуть к неизбежной хирургической операции.

В 1927 году родился сын Олег. Спустя два года — второй сын, Виктор. Однако, ещё через два года, в 1931 супруги расстались. У неё был рак (фибросаркома) — и ещё одна операция помогла выстоять.

При её жизни сыновья об этом так и не узнали. Умерла Л. Д. Конецкая 4 октября 1971 года. Похоронена на Богословском кладбище рядом с бывшим мужем Виктором Андреевичем Штейнбергом.

Могила В. В. Конецкого

А вот капитан Виктор Штейнберг-Конецкий почему-то решил «лечь» подальше от родителей. Рядом со своей бабушкой — на Смоленском кладбище… как будто устыдившись.

Но что бы ни было, а добрую память он заслужил! И хотя не оставил после себя ни детей, ни внуков, лучшим памятником стали рождённые им повести и рассказы… страдающие морским диагнозом его морской души.

                                                       

Юрий Визбор — «лесное солнышко»... Северного флота

Вот и 80 лет Визбору! Восемь десятилетий как он у нас появился и 30 лет как мы его потеряли. Да, нет... собственно, вовсе не потеряли... Он по-прежнему с нами! Но потеряли мы то, что он не успел сделать.

А не успел Визбор сделать, очевидно, многое хотя и оставил немало. Так бывает… Родившись 20 июня 1934-го, он только на три месяца (без трёх дней) пережил своё 50-летие, уйдя в иной мир 17 сентября 1984 года.

Многие никогда не видели этого человека вживую, но искренне его любят! Любят уже только за рождённый им «Домбайский вальс» (лыжи у печки стоят...; написанный в "Алибеке" 1961-го) и за «Ночную дорогу» (1973), за абсолютно культовую «Милую мою» (солнышко лесное; 1973), за «Ты у меня одна» (1964) и за «Серёгу Санина» (1965). За его тёплый голос и грустную улыбку души.

   

А сколько ещё её — этой Визборовской теплоты душевной разлито ручейками грустных строк по «августовскому жнивью» созданных им песен... Как говорят литераторы, можно писать «задницей», высиживая каждое слово в кабинетных муках, а можно творить душой.

       

Писать в альпийской палатке или на плоском горном камне, на палубном кнехте или просто в блокноте на коленке. В движении, в походе, в перелёте... В его перекатной, беспокойной — журналистской жизни, ибо она и являлась единым беспосадочным полётом!

Родился ли он гением? — Пожалуй, нет. Являл ли собой народного глашатая? — И вовсе нет. А был он простым нормальным мужиком советского времени, бывшим пацаном с гитарой на скамейке московского двора.

И задумчиво собранным, и устало весёлым. Был, как в песне «лесным светло-рыжим солнышком», дарившим тепло отношений и радость общения. Был он нашим знакомым — «совковым» интеллигентом с его лёгкой застенчивостью и в то же время — очень мягкой решительностью. С нашими общими несуразными ошибками (в возрасте Христа вступившим в компартию) и неустроенностью жизни. 

Было всё, как у многих: Москва. Сретенка. «Врачиха» (сначала фельдшер) — мать, кстати, украинка с классической девичьей фамилией Шевченко и таким же классическим именем Мария. Арестованный январской ночью 1938 года отец — бывший командир РККА, литовец — Иозас Визборас из Лиепаи. Его расстреляли 5 апреля того же года. Реабилитация прошла, как водится — 20 лет спустя, в августе 1958-го. Посмертно... 

Мальчишеский двор, шумная, давно опостылевшая школа и… девчоночий пединститут, куда парни шли — лишь бы поступить в ВУЗ. На «маслянный» уровень — МГИМО, МГУ и МИИГАиК — его, естественно, не допустили бы. Да и кто он был таков? Сын врага народа... Там нужны были как минимум генеральские связи. Ведь в том, 1951-м, великому Сталину оставалось жить ещё долгих два года...

Здание МГПИ

Гитара… и его первая песня. И первая студенческая любовь — Ариадна… Ада Якушева, однокашница, пишущая и поющая собственные песни. Всё это было уже на Малой Пироговской, в стенах МГПИ. Случайное абитуриентское везение… судьба…

Впрочем, неужели случайное? Визбор родился под знаком «Близнецов» и под влиянием созвездия «Рака». Жизнь таких людей полностью раскрывается только при наличии в ней романтики и любви. Тогда они способны находить вдохновение в гуще самой рутинной деятельности. Только внутренняя восторженность Юрия Визбора смогла пробить убогую безликость и картонную пафосность «совкового» официоза в журналистике.

В стенах Московского Государственного Педагогического Института

Этому предшествовала короткая последипломная практика в Архангельской области, навсегда отвратившая новоиспечённого молодого преподавателя русского языка и литературы от педагогической деятельности. Потом были два долгих года армии, в течение которых Визбор превратился в классного радиста. Но куда серьёзней его солдатского чемпионства по радиосвязи становятся первые песни и стихи, крапаемые им в армейскую газету того же военного округа. Это уже была вполне наметившаяся дверь в гражданскую журналистику.

Да, родилась у него поначалу шальная мысль — смаху, сразу радикально сменить институтскую профессию. И ждала уже в Мурманском порту зверобойная шхуна с открытой вакансией на борту и обязанностями радиста в судовой роли. И было бы это весьма романтично, совсем как по Джеку Лондону...

Но… нагрянувшего его всего на две недели в родной город — повидаться, закружила она — оттепельная, шумная Москва… Заарканила! Оплела шею руками не желавшей расставаться Ады. Сбила романтический задор и указала перспективу глубокую и куда более взрослую. Да и верно… да и слава богу!

Ада Якушева

Ему просто повезло?! Вполне вероятно... однако в итоге оказался он всё же зачисленным в творческий коллектив немногочисленной молодёжной редакции Всесоюзного радио. А затем, по прошествии времени вызрело, появилось всё то, желаемое его душой и началось, и завертелось, и поехало… И понеслись командировки и его уникальные песни-репортажи.

В прямом смысле слова — холодные моря и снежные горы. И ближний север с его ледяной романтикой и новые стихи… и новые телевизионные встречи.. И, наконец, как очередное восхождение — чудный «Мир кино»! Его высокое искусство и ремесленная рутина.

И… бесконечные жёны — его музы. Четыре женщины отметились в жизни Визбора. Сегодня двух из них уже нет. Не стало первой и последней — первой и последней любви — Ады и Нинон… Первая приняла его в мир любви, превратив мальчика в отца. Вторая проводила мужа в вечность, став вдовой и последнею любимой.

И все они отметились в его паспорте. Кроме одной, кажется, художницы Татьяны Лаврушиной. Третьей и единственной жены, выставившей через полгода за дверь её квартиры походный чемодан, вряд ли когда-то любимого супруга. Они просто оказались «разноволновым» соединением.

     

Аркадий Мартыновский

Визбор не простил эту женщину даже на смертном одре. Вместе с ним пришлось уйти и его дочери Тане. Она жила с родным отцом, начиная ещё со второй его семьи — с ласковой мачехой, Евгенией Ураловой. Временным приютом им стала просторная квартира товарища — Аркаши Мартыновского, в силу своей должности, не бедствовавшего в советском обществе. Кстати, урождённого херсонца.

Этот вице-президент по капстроительству Ракетно-космического комплекса, выручит друга ещё раз, когда тому понадобится свободное место на... Кунцевском кладбище. Кроме Ариадны Якушевой, родившей Визбору его первую дочь Таню в 1958-м, стала матерью и актриса Евгения Уралова.

В предпоследний день января 1967-го вторая жена подарила ему вторую дочь — Анну. До встречи с Визбором Женя Трейтман (настоящая фамилия Ураловой) жила в Ленинграде и работала в театре им. Ермоловой. На московский «подиум» ей помог взойти второй любящий супруг — актёр и режиссёр Всеволод Шиловский.

Евгения Уралова

Старался он, естественно, для себя, но… как оказалось — вовсе не судьба!.. А познакомилась она с Визбором на съёмках «Июльского дождя» Марлена Хуциева, в 1966-м. Четвёртая законная супруга, ставшая вдовой поэта — Нина Тихонова, дочь генерала контразведки Филимона Тасенкова, некогда служившего в ГДР. Географичка по университетскому образованию и, видимо, доморощенная журналистка на изысканной для неё (благодаря связям отца) вакансии.

До встречи с Визбором она успела (так же, как и Уралова) дважды побывать замужем. Да, уж слишком сильно привязан был Юрий Юзефович к женскому участию, однако гораздо больше ему давала мужская дружба и «скатанный» мир друзей-единомышленников. Надо сказать, что Визбор имел задатки стойкого характера. Опираясь на народные определения, мы знаем, что только сильный мужчина будет нести на себе всю жизнь подобную чехарду женского присутствия.

Нина Тихонова

Слабая в общепринятом социальном смысле личность подсознательно пытается уйти от подобной нагрузки. Но, что довольно явно прослеживается в супружеской практике влюбчивого Юрия Визбора, по-настоящему «несущим профилем» стал он только лишь в последнем браке.

Там, где не совсем адекватная «совковой социалке», Нинон, взращённая в тёплом, оторванном от реалий микроклимате весьма сладко-зажиточной генеральской семьи, была его волевым присутствием возвращена с «небес» на землю. 

И поняла, и заставила себя, и смогла без претензий — не на равных, чего не было в его первых суетных браках, — сосуществовать рядом. Ни Якушева, ни Уралова, ни сохранившая инкогнито Лаврушина — не смогли уложиться в этот нужный формат. В отличие от них «задорноносая» Нинон растворилась в непривычной, новой для неё жизни и стала действительно светлым и тихим тылом, давно востребованным его бродяжей душой...

Ей хватило своего ума понять и прочувствовать какого масштаба личность вдруг вошла в её личную жизнь! Не сумев должно воспользоваться трамплином отцовских генеральских связей, загулявшая девчонка растеряла первые годы своей молодости, с её же слов, по модным ресторанам. 

Тем не менее, она всё-таки постаралась как минимум реализоваться в качестве вполне уважаемой подруги–жены состоявшегося на престижном уровне, мужчины-поэта. Разумеется, что это тешило заложенное в её породистых генах честолюбие и освобождало от определённых личностных усилий. Но не беда… На том и порешили.

И даровал им господь десять чудных лет качественного брака. Который они узаконили лишь спустя пять зим после начала отношений и, как оказалось, всего за пять вёсен до их... драматического завершения. Можно добавить, что сладость существования всегда коротка, сколько бы она ни длилась. И, как правило, окончание её наступает в самый не ожидаемый момент. Вот, казалось бы, только достиг... вот только начал нормально жить… а смерть уж опускает занавес…

Так было и с Визбором: едва не погиб, сорвавшись в Кировске (Кольского п-ва) со снежного хибинского гребня; со свистом проскользил около полутора сотен метров по опасно крутому ледовому склону. В результате нелепого падения заполучил довольно сложный двойной перелом бедра!

А вероятно, — в том падении повредил и печень. Это было весной 1981 года, а ещё через год, в августе 1982-го — обширный инфаркт, прихвативший его на съёмной даче в Пахре, под Москвой. Медики вовремя подсуетились, — спасли. Ему было всего лишь 48…

Очередные горнолыжные «покатушки» с друзьями – космонавтами в курортном и престижном северо-осетинском альплагере «Цей» (март–апрель 1984-го) стали последней каплей в системе небесной череды отсчёта. Кстати, там — в снежных горах, он написал и последнюю свою песню — «Цейскую».

В довольно комфортной компании Героя Советского Союза, космического симпатяги Валерия Рюмина, его почти 27-летней протеже и любовницы, Елены Кондаковой — в будущем второй жены и космонавтки (1994–1995), а также русской астронавтки NASA (США; 1997), прекрасной обитательницы американского «Атлантиса» и Аркадия Леонидовича Мартыновского, вице-президента РКК «Энергия» (давнего друга обоих), — Визбор видел Альпы в последний раз…

Естественно, никто из них этого знать не мог... 30 марта отпраздновали день рождения Лены и вспомнили о том, что полувековой юбилей горнолыжного альплагеря «Цей» совпадает в нынешнем (1984) году с приближающимся 50-летием самого Визбора.  

Визбор и Рюмин – 1984

Валерий Рюмин был пятью годами младше поэта и журналиста. Их познакомил ровесник космонавта, всё тот же общий друг Аркаша Мартыновский. Он же — заядлый скалолаз по давнему прозвищу «Аркан», будучи ещё 20-летним студентом, ходил с Визбором по Алма-Атинским горам в далёком 1959 году.

Кстати, они вместе снимались в «Красной палатке», в 1969 году, где дублёру–альпинисту, мастеру горного спорта Аркаше Мартыновскому, сразу было поручено изображать… огромного белого медведя. Разумеется в выделанной — самой настоящей звериной шкуре, весившей более полуцентнера. Визбор сыграл роль физика, чешского учёного-радиолога.

Клаудиа Кардинале

Земля Франца-Иосифа хмуро взирала ледяными торосами на их забавную киношную экспедицию. Несмотря на усилия Калатозова и итальянцев — фильм, по мнению Визбора, не совсем удался. Хороша в ту пору была лишь одна из центральных героинь — 30-летняя Клаудиа Кардинале.

Дружба с космонавтами началась, когда Визбор работал в составе некой группы психологической поддержки «полётников» в ЦУПе. Бывали рутинные ощущения во время долгого пребывая на орбите, — Рюмин и другие нуждались в тепле дружеского общения с Землёй. Сейчас же, когда печень близкого друга не выдержала, сдалась — они поменялись ролями.

Центр управления полётами

Визбору оставалось жить лишь до 17 сентября. Диагноз был поставлен в мае, а четвёртая стадия рака печени — более полугода на мучения не оставляет... Он, конечно, знал, что умирает, хотя от него пытались скрывать.

И, когда надежда на некое потустороннее чудо всё ещё теплилась внутри, он хотел всего лишь одного — уйти достойно, как боевой поверженный корабль, не опуская флага! И полагался, прежде всего, на поддержку своей последней женщины. И она не подвела... Усталая Нинон не упала духом и не опустила руки. Она молча билась до последнего...

Визбор, мне кажется, вообще начал отбор жизненных попутчиц в обратном порядке — с конца... То есть любой индивидуум, как правило, шествует от привязанности к привязанности, всё приближаясь к своему человеку. У него — всё наоборот.

Начав с самой родной по духу женщины — поэта и барда, по-мужицки простецкой, Визбор отдалился до наполовину близкой, ещё молодой актрисы. Затем совершено непонятная связь с совсем чужой, духовно дистанцированной, зажиточной художницей.

И окончил вообще далёкой от какого-либо творчества и его мировоззрений, светской обывательницей. Он был приведён к ней, словно «бычок на верёвочке», их общей знакомой. Но надо признаться, что ведущая роль доброй свахи — Тамаре Покрышкиной вполне удалась.

Довольно примечательно, что от одного его брака к другому изменялось по нарастающей и благосостояние его избранниц. Я весьма далёк от мысли о целенаправленности шествия, но тенденция явно прослеживается. Впрочем, шучу... всё это абсолютно не для души Визбора. Он был бессребреником и полным спартанцем.

А кроме того, в качестве подарков для женщин можно принять прожитые с ним годы. Они так же расположены по возрастающей. Восемь зим календаря подарено Аде Якушевой. Девять — Евгении Ураловой и десять календарных лет досталось Нине Тихоновой. Подарил бы и больше... да — не судьба.

С Женей Ураловой

Что, так же как и его вдову, действительно поражает в этой цепи не совсем романтичных, даже, простите... несколько животноподобных отношений — то, что добрый человек затаил совсем нешуточную обиду на двух, бывших некогда близкими, людей. Обиду на два звена в своей длинной житейской цепи. Существует даже скандальная версия о его размолвке с дуэтом Никитиных.

По понятным  для нас причинам Нина Тихонова не называет их имен. Но предполагаю, что лежат они на поверхности. Конечно, могу ошибаться, однако позволю себе представить версию совсем иную. Обида осталась на отринувшую его, как досадное недоразумение, третью жену — Татьяну Лаврушину. И на давнего однокашника, единственного свидетеля на некогда первой в их жизни свадьбе.

       

С Ниной Тихоновой

На его бывшего коллегу-радиожурналиста Максима Кусургашева, прозаически улёгшегося на ещё не остывшую супружескую постель своего друга, во время тяжёлого расставания того с первой любовью и женой. Он окончательно и подло захлопнул перед Визбором (хотя и непутёвым, но временно всё ещё «родным» мужем) дверь для (а вдруг...) покаянного возвращения.

Кусургашев — единственный не родной, посторонний человек... в угоду себе отобравший у ещё недавней семьи теоретическую вероятность, иллюзорной надежды на воссоединение троих породнённых, связанных кровными узами людей: Аду, друга Юрку и плод их любви — десятилетнюю Танюшку. Да, возможно, Ада имела на ситуацию иной — свой взгляд. Но всё равно... друг не имел права так поступать, даже согласно её взгляду.

Ну, посидели они, правда, втроём... Визбор с Адой и «чёрный» Кусургашев. Поговорили на эту тему, распили две бутылки коньяка, принесённые бывшим мужем и расстались. Как будто и не врагами... но и не друзьями, каковыми были всю их предшествующую жизнь... Однако посмотрите сколько тоски осталось во взгляде женщины по имени Ада Якушева...

Ада с дочерью Таней

Думаю, Визбором их близкая связь была расценена, как что-то нечистоплотное. В дальнейшем он забрал дочь, и девчушка мигрировала вместе с отцом от одной его новой жены к другой. Непрощенье этих людей даже на смертном одре поразило его преданную берегиню, его Нинон. Ни о матери, ни о детях и не о ней думал он в последние минуты.

Как это жёстко... и как по-житейски показательно. Это тем более обескураживает, если учесть то, что родная мать довольно легко рассталась со своей малолетней дочерью и вспомнить какая кончина была уготована бывшему товарищу и второму супругу его некогда первой любви. Кусургашев трагически погиб в огне пожарища, не дожив трёх с половиной месяцев до 72-летнего возраста...

Однако, со слов Нины Тихоновой, стихотворения, от обиды продиктованные ей в серых больничных стенах умирающим мужем, получились далеко не удавшимися. И это однозначно закономерно — не может обиженная память и непримиримость породить то же, что любовь и прощение…

Нам гораздо ближе другой Визбор: мудрый и добрый... семиструнный бард — философ. Ироничный и тонкий работяга пера и кинокамеры. Если бегло сравнить его в то советское время с обожаемым Владимиром Высоцким, то по возрасту (более 3,5 лет) и творческому содержанию выглядит он гораздо старше. Там, где у первого — молодёжное восхождение к борьбе и ярости, у второго поэта — зрелое погружение в глубины души, прикосновение к её «эрогенной» зоне.

И, если голос Высоцкого можно слушать с бокалом пива, за шумным столом, то песни Визбора так не воспримешь. Их вбирают в себя затаив дыхание, и едва сдерживая светлые сердечные слёзы. Внутри души происходит некий сбой основных чувств, перезагрузка ощущений и очищение твоего сердца пронзительной Визборовской грустью.

   

Ледокол "Капитан Сорокин", 1979 

Ну, да ладно, бог с ними, с чувствами! Всё же, куда жизнерадостней представлять Визбора на палубе ледокола или в отсеке подводной лодки. В привычной ему тесной радиорубке дальневосточного морского траулера с яркой тихоокеанской звездой над мачтой или в пилотской кабине Серёги Санина.

     

Мурманск после Москвы был вторым родным городом. Здесь все его знали и всегда были рады. Отсюда выходил он в моря. Трижды Визбор прошёл на ледоколах Северным морским путём и опускался на подлодке в холодные глубины океана. Здесь судьба его хранила — ни одного опасного для жизни происшествия. Смерть ждала поэта и журналиста дома, в родной Москве...

Могила на Кунцевском кладбище

Он перестал дышать в 7:30 утра, 17 сентября 1984 года. За больничным окном стоял тихий светлый понедельник. В день его похорон, 19 сентября в далёкой Москве шумел осенний дождь. Не всякого так оплакивает матушка-природа...

Естественно, что меня там быть не могло. К тому же снова довелось штормовать в уже холодном Чёрном море. И хотя нависшее черноморское небо до самого горизонта выглядело таким же свинцовым, как над далёкой Москвой, я вспоминал ласковое Визборовское «солнышко лесное…», тихое звучание струн и грустно улыбающийся голос.

   

И сам он — Юрий Визбор в моей памяти так и остался искристым снегом горных вершин и тёплым «лесным солнышком»... Северного флота.