Глава ХХХХII — Послание свыше

Лёгкий невидимый дождь продолжается. Я разрываю его пелену светом фар, спускаясь по мокрому серпантину в Альмириду. Луж на асфальте евро-греческих дорог не бывает. Не говоря уж об автострадах с неизменно свежей белизной чёткой разметки и цепочкой огоньков светоотражателей, ярко обозначающих осевую линию дорожного полотна. Этот контраст цивилизации с недавно пережитым варварством ночного налёта — поражает.

Что они могли у меня искать, эти мрачные узаконенные беспредельщики? Оружие? Наркотики? Что предположительно могло быть обнаружено в результате наглого обыска рядовой сельской машины? Я теряюсь в догадках… Вряд ли их изначальный интерес мог состоять в тривиальной проверке документов. Как неприличен этот животный оскал власти из-под маски привычного греческого радушия.

Миную давно знакомый 180-градусный поворот с обзорным зеркалом в излучине крутого изгиба. Дорога круто уходит вниз, и я вспоминаю как пять лет назад мы с трудом взбирались сюда на урчащем грузовичке, гружённом мешками маслины.

Ещё один очень крутой разворот в противоположную сторону, находящийся уже внизу, и я выбираюсь на прямую полосу асфальта, ведущую к развилке дорог. Здесь когда-то мы останавливались в нерешительности перед выбором пути.

То же самое происходит со мной и сейчас… притормаживаю в раздумье. Ощущение гадливости, оставшееся после недавнего «тёплого» общения с бравыми бойцами, подсознательно уводит меня с центральной дороги. Не хотелось бы сегодня ещё раз встретиться с ночным полицейским кортежем. Подобная разнузданность местных «служивых» невольно поднимает вопрос об адекватности центральной власти…

Поддавшись подсознательному выбору, беру правее, и машина входит в узкую «кишку» спуска, ограниченную зданием одного из вездесущих отелей и ограждением некогда выжженной хорафи. Ныряю вниз, словно в тёмную яму.

Ночной костёр на берегу

«Кишка» выводит меня на плохо освещённую бетонную площадку. Это уже нулевой уровень мирового океана. Вода плещется совсем рядом, за песчаной полосой пляжа, но я могу её только чувствовать. В условиях беспроглядной ночной видимости близкое море всегда угадывается своим безнадёжным мраком.

Если на берегу ещё может где-то дрогнуть огонёк или произойти какое-то движение теней, то море — это всеохватывающая «чёрная дыра». Только лёгкий, прохладный ночной бриз и солоноватый привкус на губах выдают его присутствие. Соответствующее восприятие поддерживается осознанием пребывания на ограниченном клочке суши, притаившимся в центре средиземных вод. Присутствует ощущение ночного полёта или скольжения по водной глади, словно в гриновской прозе.

Тундра

Подобное движение души испытывал только в Вороньих тундрах Кольского полуострова. Когда после тесной городской сутолоки оказываешься в десятках сотен километров (в любую из сторон) от ближайшего уличного «прохожего», в твоей памяти невольно всплывает литературный эпитет тишины — «звенящая»…

Необычайное уверование в человеческое величие (как homo sapiens — в совсем дикой природе) и одновременно пронзительное восприятие своего ничтожества как одинокой особи в пространстве... В душе происходит какое-то невольное томление, будто открывается второе дыхание для преодоления времени… познания, переосмысление себя...

Дорога тянется вдоль близкого берега моря через всю Альмириду. Редкие фонари в мелкой пелене дождя, едва освещают её центральную улицу, и потому я не гашу ближний свет фар.

Ночной посёлок выглядит абсолютно вымершим. Ни одной автомашины, ни единого прохожего не встречается на дороге. Многие таверны заперты и их тёмные окна глядят пустыми глазницами в чёрную бескрайность моря.

Кое-где ещё остаётся неубранным провисший брезент мокрых тентов, но пустующие столики и собранные в стопки пластиковые стулья говорят о замершей жизни. Мне вспоминается летнее жаркое солнце, лазурная освещённость прозрачного моря и цветные зонты на жёлтом песке.

Кстати, ни разу не видел, чтобы гастарбайтеры брали в прокат зонт или лежак для релаксации. Хотя деньги, безусловно, есть у всех. Но почему-то так повелось, что все эти предметы практически остались лишь туристической атрибутикой.

Как-то уже одеваясь на пляже, слышу за спиной русскую речь. Бесцеремонно громко общаются мужчина средних лет и две молоденькие девушки. Я давно отличаю московский говор от нашего украинского русскоязычия. Однако на сей раз попадается нечто средне-неопределённое...

Одна из девушек — явная блондинка, взахлёб делится впечатлениями. Она восклицает и смеётся звонко, не стесняясь, как может кричать человек среди глухонемых, будучи наперёд уверенным в неспособности последних слышать и понимать. Всё то же, присущее начинающим туристам, наивное ощущение себя на иной планете, где никто из низменных соплеменников оказаться не в силах, а все окружающие являют собой не более, чем экзотический антураж. Подобное поведение раздражает...

Блондинка «гарцует» в двух шагах за моей спиной, и мне вдруг хочется «щёлкнуть» её по мини-хорошенькому носику. Натянув футболку, бросаю, полуобернувшись, довольно безжалостную фразу на совсем неожиданном для них, чисто-русском языке:

— Вы оказались не в самом лучшем месте Европы… Девушка удивлённо-испуганно умолкает, и вся троица почему-то очень смущается.

— Всего доброго, — добавляю я, удаляясь под ненавистное молчание. Теперь вы, видимо, понимаете, почему за рубежом соотечественники друг друга недолюбливают. Толстой, Лев Николаевич упоминал об этом ещё в романе «Анна Каренина». Упрекаю себя за лёгкую несдержанность, однако, что поделаешь? Видимо, такова наша ментальность...

Миную первый квартал безмолвных «забегаловок». Я знаю, что впереди расположен приличный туркомплекс, предваряемый обширной парковкой. Это самая низкая точка Альмириды, отмечаемая в сезон дождей большой лужей. Вот и сегодня вижу в свете фар блестящую поверхность воды, захватившей всю проезжую часть до следующего квартала.

Лужа действительно подобна озеру — объехать невозможно! Боюсь, что её часть, теряющаяся в стороне моря, связана непосредственно, именно с ним… с огромным мировым океаном. Мерзкая морось продолжает поливать.

Я вижу это в лучах света на поверхности образовавшейся затоки. Такой разлив воды здесь впервые за пять прожитых мною лет. Но это меня и заводит — так хочется выяснить, способен ли мой «Сеат» на преодоление подобных препятствий.

У меня уже нет намерения разворачиваться, возвращаться на основную дорогу и даже ехать в Каливес. Появляется озорное мальчишеское желание просто испытать свою технику. Приспускаю стекло и сижу ещё полминуты, вслушиваясь в шум дождя и лёгкие порывы осеннего ветра. Затем, вдруг решившись, врубаю «первую» и плавно жму на акселератор.

Я знаю, что в этом месте асфальт хорош, а уровень воды едва ли доберётся до порога дверцы. Конечно же, — это глупейшая ошибка…

Верно оценивая добротную ровность асфальта и чистоту дождевой воды, я не подумал о том, что она принесёт с собой вязкий песок пляжа… Глубина лужи действительно отвечает моим предположениям, но это меня не спасает. Движок глохнет, когда машина преодолевает почти половину намеченного «заплыва».

Все мои попытки оживить его вновь ни к чему не приводят. Не могу понять причину, ведь лужа не настолько глубока, чтобы вода могла достичь водобоязненных частей двигателя. Впрочем проблема могла возникнуть в выхлопной трубе, когда машина потеряла скорость на песке. Если выхлоп оказался под водой, возникает вероятность неприемлемости условий для работы техники.

Минут пять продолжаю насиловать свой аккумулятор. Нулевой эффект ставит точку на дальнейших попытках. Внутри меня нарастает тупое злобное раздражение. Освобождаю защёлку крышки капота, потом убеждаюсь, что рычаг переключения передач стоит в «нейтралке».

Наконец, распахиваю дверцу и не разуваясь, ступаю в чёрную воду. Она действительно на ладонь не достаёт порогов, но я чувствую как башмак увязает в принесённом водой, песке. Стараясь не обрызгаться, прохожу к бамперу и приподнимаю крышку капота. Насколько могу видеть в иллюзорном свете, движок находится вне воды. Но передние — ведущие колёса, без сомнения, увязли в мокром песке.

Упираюсь мокрыми ладонями в передок и пытаюсь сдвинуть машину назад, в сторону чистого асфальта, где ещё десять минут назад обдумывал авантюрное предприятие. Результат плачевный — колёса не двигаются с места. Понимаю, что нужно разгрузить переднюю ось, приподняв бампер и враскачку разбить песок, облепивший резину. Озлобление на глупость сложившейся ситуации почти утраивает мои скромные силы, высвобождая скрытые возможности организма.

Я уже не обращаю внимания ни на лёгкий дождь, ни на мокрые джинсы и хлюпающую в башмаках воду. Несколько минут силовых упражнений в стиле Ивана Поддубного заставляют колёса вздрогнуть и сдвинуться с мёртвой точки. В поисках опоры для расползающихся в подводном песке ног, разворачиваюсь спиной к бамперу, почти приседаю на него. Упираясь локтями в решётку радиатора, приподнимаю передок, придавая поясницей поступательное движение вперёд.

«Сеат» сдвигается с места. Не позволяя колёсам остановиться и вновь увязнуть, наращиваю динамику движения, упираясь каблуками башмаков в появляющийся под песком, асфальт. «Ещё!.. ещё немного!.. — твержу сам себе». Главное не останавливаться! брать на разгон и сохранять инерцию. Разлив начинает значительно мелеть. Чувствую как каблуки шкребутся о жёсткий асфальт чистой дороги.

Не прерывая своего движения, снова разворачиваюсь лицом к капоту. Всё в той же позе «Сизифа», ещё совсем недавно заданной мне ночным полицейским спецназом, ускоряю перемещение. Вот, наконец-то, и берег «родимый» — передние колёса выкатываются на чистый асфальт суши.

Руки мелко дрожат от недавнего напряжения. Дышу, как после стометровки. Ещё полчаса назад я не поверил бы, что способен на подобные усилия... Обмываю в луже башмаки от песка. Открыв дверцу, плюхаюсь задом на сидение, и, разувшись, выливаю из них воду.

Надеюсь всё же, что вода скорее дождевая, нежели разлившаяся — морская. Иначе обувь рискует быть покорёженой от соли. Натягиваю выжатые носки и вновь обуваюсь. Теперь дело за малым — добраться до дому. О Каливесе речь уже не идёт... Захлопнув дверцу, оказываюсь в неуютном салоне мокрой холодной машины с «мёртвым» двигателем. Торопиться практически некуда. Достаю влажную пачку сигарет. Тепло огонька согревает, и я постепенно прихожу в норму.

Мне вновь вспоминается Воронья тундра и наш геологический трудяга ГТС — «гусеничный тягач средний». Вот ведь когда познаётся сравнение!.. Доверие к «автопаркетникам» уничтожено во мне полностью.

Ещё одна страница авто-опыта вбита в глупую голову. Вокруг по-прежнему — ни души. Вот потешился бы кто-то, наблюдая мой ночной заплыв под моросящим дождём. Выбрасываю окурок и возвращаюсь к своим «баранам».

Вновь и вновь повторяю, каждый раз дающий надежду алгоритм: ключ зажигания — педаль газа — беспомощное чавканье стартёра. Так проходит около получаса. В течение этого времени выкуриваю ещё пару сигарет. Результат нулевой и начинает подпирать отчаяние. Завтра на работу, а я ещё не знаю, смогу ли добраться не только туда, но даже сегодня — до двери своего дома… Безнадёга полная!

И тогда я совершаю крамольный для христианина поступок. Стучу кулаком по пластику торпеды и вслух, членораздельно, жёстко и неприязненно произношу: «Господи!.. Ну, если ты есть на самом деле!.. Помоги же мне!.. Докажи это!». Фраза звучит как вызов… почти как отречение!..

После неё не решаюсь провернуть ключ зажигания — слишком многое поставлено на карту, слишком многое могу потерять... разувериться. На несколько секунд замираю, едва дыша. Что случится сейчас, после отчаянного вопля души? Или я уверую бесконечно или…

Дрожащими пальцами нащупываю головку ключа, ставлю ногу на педаль газа, выдыхаю, проворачиваю и… вдруг в одно мгновенье глохну на оба уха — двигатель взрывается рёвом, заработавшего механизма!..

В благоговейном шоке сижу не двигаясь... Слегка сбрасываю газ, — мотор работает чётко и ровно, без каких-либо сопутствующих звуков. Боюсь убрать ногу с педали, дабы не заглушить «чудо».

Мне ещё не до конца верится, что такое может быть... что это всё происходит именно со мной! Чувствую, как к глазам непроизвольно подступает горечь слёз святого облегчения. Очевидно, это окончательное уверование… конец ещё одного агностика...

Минут пять прогреваю мотор, на все лады варьируя подачу топлива. В конце концов осторожно убираю ногу с педали газа. Движок продолжает работать ровно и без отклонений. Включаю приёмник, аварийную сигнализацию и ближний свет. Выхожу из машины и оглядываю её снаружи. Всё светится, всё действует, всё функционирует. С удовлетворением пребываю всё ещё в состоянии лёгкого душевного потрясения.

Советской идеологией я был запрограммирован побывать в различных ипостасях: и октябрёнком, и юным пионером, и комсомольцем. Дважды усердно пытались сделать коммунистом, а заодно всю жизнь воспитывали в духе воинствующего атеизма.

Но никому не удалось вот так, вдруг — в несколько секунд обратить меня в запрограммированную веру. Потому что, не было явления, не было чуда… не было высшего непогрешимого доказательства!

Кроме того, я, кажется, начинаю понимать, что всё произошедшее сегодняшним вечером совсем не случайно. Господь вполне адресно дал почувствовать своё присутствие. Мне стоит задуматься! Возможно он уводит меня из этой страны, и я получил с небес только первый знак?

«Да… Весь сегодняшний дождливый вечер — это послание свыше…— думаю я». Разворачиваю «Сеат» и устремляюсь вверх по серпантину в сторону далёких и невидимых, но, слава богу, не таящих дождевых ловушек Белых гор.