Глава ХХХIII — Территория изобилия

Я уже знаю, что самый дешёвый из съедобных маргаринов — это кукуруз­ная «Хриси́ Минерва». Беру из холодильника сразу две продолговатых 400-граммовых коробки. На каждой из них крупная надпись, возвещающая о том, что 150 граммов продукта я получаю бесплатно, в виде поощрительного «доро».

Судя по низ­кой цене относительно веса, при довольно сносном качестве, это смахивает на правду. Впрочем, почти на всех коробках других сортов красуются идентичные надписи. Сле­дующий этап отоваривания — овощной. Отдираю от настенной пачки ещё два шуршащих пакета, и прохожу в самый конец развесного отдела.

Вдоль тыльной стены маркета расположены большие наклонные стел­лажи. Обвожу взглядом жёлто-оранжевые россыпи лимонов, апельсинов и бананов; зелёно-коричневых киви и грушеподобных авокадо.

Тут же лотки с яблоками, огурцами, круглоголовой твёрдой капустой и мелкой яркой морковью. Вижу у самого пола крупный чистый картофель, зо­лотистый лук и огромные головки чеснока.

Набираю в пакеты около килограмма лука и три-четыре крупных чесноч­ных головки. Неся перед собой коробки и пакеты, возвращаюсь к корзине, отыскивая глазами «компаньона».

Вижу, как он усердно роется в кондитерском отделе, перелопачивая на полке банки со сгущённым молоком. Моя корзина заполнена почти до краёв, и ста­новится довольно тяжёлой.

Тем не менее, соблазнившись, впихиваю в неё ещё бутылку «Золотого» пива. В торговых лавчонках Плаки пиво стоит более чем вдвое дороже. «Компаньон» уже уложил банку сгущёнки в корзину, и теперь перебирает многочисленные коробки какао-продукта. Я знаю, что лучше итальянского Nesquik, здесь вряд ли, что-либо можно найти.

Потому, не утруждая себя поиском, оправляю в корзину 500-граммовую коробку из ярко-жёлтого пластика. Стоя над покупками, сосредоточенно гляжу в пол, припоминая, не забыл ли чего? «Ах, да! — зубная паста!»

Волоку комплект двухнедельного питания мимо соблазняющих полок со сладостями. По всей длине, до самого выхода, они уставлены шикарными тортами и пирожными.

Разнообразием шоколада, конфет и жевательной резинки. Сверкающие хрустящей плёнкой разноцветных упаковок, пачки сладкого и галетного печенья теснят своим обилием ряды пухлых пакетов с круаса­нами.

Подтащив корзину почти к самой кассе, ставлю на пол. Отворачиваюсь от сладостей к противоположному ряду витринных полок. Здесь выставлены товары для дома. Начиная от прищепки и заканчивая пылесосом, включая кухонную ут­варь и изысканную косметику. Рай для каливесских гречанок.

Среди расставленных флаконов с духами, вижу даже Chanel № 5 и такие бренды, как Miss Dior Cherie, Lalique и Jadore. Пробегаю глазами по красочным упаковкам мыла, порошка и шампуня.

Вот и продолговатые коробочки пасты — они зажаты в угол за кассовой стойкой. На дорогой Colgate не претендую, зная, что самый дешёвый тю­бик, оправдан сегодня тотальной экономией. Кажется, всё!

Пора рассчитываться и «уносить ноги» из этого, облегчающего карманы, заведения… Вплотную подхожу к кассе. Девушка восседает на месте, гото­вая огласить «приговор» моей расточительности.

Следом, как навьюченный ослик, топает «компаньон». Его корзина на­бита покупками не менее моей. В руке держит, не вместившуюся банку «колы».

Приподнимаю ношу и ставлю на прилавок перед сосредоточенной кассир­шей. Она профессионально быстро выхватывает поочерёдно из кор­зины содержимое. Сканирует цифры, и спускает всё по наклонной плоско­сти в угол, огороженной стойки. Я едва успеваю за ней, распихивая по фир­менным бесплатным пакетам свои покупки.

Наконец, телодвижения у кассового аппарата замирают, и, взглянув на индикацион­ное табло, я вижу светящуюся зелёную цифру суммы «приго­вора» – 4055 драхм. «Браво! — думаю про себя, — вложился менее, чем в пять хиляриков». Получаю взамен пятитысячной купюры, чек, четыре 200-драхмовых «бумажек» и какую-то мелочь.

— «Эвхаристо́» (Спасибо), — благодарит за покупку, девушка.

— «Кэ сас, эвхаристо» (И вам спасибо), — киваю ей в ответ. Держа в руке три пакета, и четвёртый, с потенциально вероятной «яичницей», выхожу на улицу.

После долгой стужи магазинных кондиционеров и холодильников, здесь приятно пригревает солнышко. Через пару минут с такими же пакетами в обеих руках вываливается «компаньон». Не сговариваясь, сворачиваем в ближайший переулок и идём в сторону моря. Это уже традиция… В переулке — единственный на весь городишко, бесплатный общественный туалет.

Каливес. Бич-отель

У невысокой каменной стены останавливаемся. Осторожно укладываем на ней свои пакеты, и поочерёдно отправляемся в кафельную белизну «заведения».

Белая чистота керамики, отсутствие запахов и белоснежные рулоны «пипифакса» на дверцах кабинок, заставляют вспомнить «бесплатные» уборные херсонских дворов.

Выходим на пустынный берег моря, и свернув в сторону далёкой Плаки, плетёмся по светло-коричневой полосе пляжа, оставляя цепочки следов на влажном песке.

Легко шипящий лазурный прибой накатывает на полосу пляжа, пытаясь дотянуться до наших ног бегущей зеркальной плёнкой моря, рассержено вскипает белой пеной.

Намерено не доходя метров сто до мелководной узкой дельты «рыбной» речушки, берём правее, в глубину пляжа. Здесь у пустующего летнего кафе садимся лицом к морю на деревянную ограду детской площадки. Достаю из пакета бутылку «Золотого» пива, выискивая глазами удобный пенёк, об который можно было бы сбить зубчатую крышку. 

— Почему, когда мы собираемся выпить, — обращаюсь к спутнику, — то непременно оказываемся на детских площадках?.. «Компаньон» молча вертит в руках красно-белую банку «колы», сосредоточенно шевелит хрящиками.

— В этом кроется какая-то пагубная закономерность, — не иначе…— продолжаю я, сделав глоток.

— Э-э-э… да-а-а…— удручённо тянет «собутыльник», ковыряясь в банке. Вынимаю большую, на 25 сигарет, красно-синюю пачку «LM», закуриваю. От хмельного пива и никотина, приятно–легко кружится голова.

«Отвык, — думаю я, — скоро полгода, как из дому…». 

«Компаньон» «шипит» неудержимо рвущимся наружу, содержимым вскрываемой банки. Расставляет ноги, чтобы не облиться и схлёбывает пузырящуюся пену.

— Да-а-а… Э-э-э…— снова тянет он, пытаясь родить какую-то мысль, но не успевает, присосавшись к банке. 

«Без компаньона, мне было бы скучно», — думаю, глядя на его потуги. Опрокидываю бутылку, долго пью мелкими глотками, не отрываясь, пока колючие «иголки» не перехватывают дыхание.

— Я не пил на детских площадках!..— обижено говорит «компаньон», запоздало откликаясь на мою мрачноватую шутку. Смотрю на море, вглядываясь в далёкий горизонт. Почему-то оно всё чаще навевает на меня тоску.

«Да, уж — без него, мне было бы скучно…». Вынимаю ещё одну сигарету. Пиво стимулирует никотиновую потребность.

— Ну, а девушка тебя дома ждёт? — спрашиваю «компаньона».

— Не-а…— неожиданно смущается он. Шевелит хрящиками и вдруг легко покрывается румянцем.

Замечаю в море далёкую точку. Судно или яхта?.. Пристально вглядываюсь. Неужели яхта? Нет, зимой сюда никто не придёт. Наконец, опорожняю пивную бутылку, аккуратно ставлю на песок. Глубоко затягиваюсь сигаретой. 

«Компаньон» увлечённо кромсает, мнёт в ладонях тонкостенное тельце банки. С усердием притаптывает сверху каблуком, превращая «несчастную» в скомканный плоский пятак. Размахнувшись, запускает в полёт над морем. Роняю на песок окурок. Осторожно собираю шуршащие пакеты.

— Что, пойдём? — интересуется «компаньон».

— Да, пора…

Каливес. Речка Ксидас

Поднимаемся, и не спеша, увязая в пляжном песке, бредём к мелководной речушке. Через неё, высокой крутой дугой переброшен узкий ступенчатый мостик, укрытый уже пошарпаной ковровой дорожкой.

Он сразу выводит нас на широкую плиточную площадку гостиничного двора. Минуем небольшой прямоугольный бассейн с застоявшейся грязной водой.

Самый крупный отель Каливеса

Вдоль «туристической» речушки, огороженной невысоким каменным парапетом набережной, поднимаемся к дороге и относительно крупному мосту, с которого ещё недавно наблюдали форель.

У низкой причальной стены стоят на рабочем «вечном приколе» несколько стилизованных одномачтовых барок, переоборудованных под плавучие летние бары.

                                                        

Глава ХХХII — Хозяйственная «операция»

Над большими раздвижными дверьми из чистого, как слеза стекла, вертикально висит неоновое табло Super market. По обе стороны входа стоят такие же, как у «пери́птеро», стеклянные холодильники.

За прозрачной дверью «маркета» болтается на шнурке жёлтая табличка с надписью «А́никсто». Знаю, что на оборотной стороне — надпись полярного содержания: «Клисто́». Обычно с двух часов дня, и до пяти вечера на дверях любых магази­нов можно видеть таблички, именно с этой надписью. В это время у греков — сиеста…

Вывеска "Магазин закрыт"

Они мирно спят по своим углам, выжидая окончания солнечной активно­сти. И только с приходом вечерней прохлады, деловая жизнь возобновляется. Отодвигаю, легко скользящую дверь и вхожу внутрь.

Мой спутник топает следом. Справа у входа, обнесённый прилавком полированного дерева, видим элек­тронный кассовый аппарат и такие же весы, светящиеся зелёной цифро­вой индикацией прямоугольных табло.

Кассовое оборудование

На высоком вращающемся полукресле восседает молодая гречанка. Голу­бой фирменный халат и белая наколка в чёрных волосах.

— «Я́ сас», — тихо здороваюсь с прекрасной представительницей торгового сер­виса.

— «Я-а»! — певуче тянет она, заученно приятно улыбаясь. 

Слева у двери, на плиточном полу — решетчатые стопки пластиковых корзин, с высокими дугами ручек.

Берём с «компаньоном» по одной. Каждый отоваривается только для себя, и лишь соль, перец да «пипифакс» покупается вскладчину.

Узкий торговый зал не нового уже здания, разделён на две половины длинным рядом высоких витринных полок. Каждая из сторон выставочного ряда, предлагает товары определённой группы.

Ещё две ровных шеренги таких же полок вдоль продольных стен слева и справа. Вся эта разноцветная кавалькада плоских коробок и коробочек, пёстрых банок консервов и напитков; винных и пивных бутылок, сверкающих целлофаном и серебром фольги, упаковок; протянувшись почти на всю длину зала, завершается небольшим овощным отделом.

Стеллажи маркета

Покупателей не много. Пять-шесть человек слоняются по залу с пластико­выми корзинами в руках. Медленно движемся по левой стороне центрального ряда полок.

Он заставлен разнокалиберной консервацией импортного производства. Чего здесь только нет!.. Начиная от дешёвого куриного паштета и заканчивая аккуратными баночками крабов и чёрной икры.

Полки ломятся от изощрённых рыбно-мясных изобретений человечества. Если бы я увидел всё это лет десять назад, когда ещё в нашем больном «союзе» не было и намёка на подобное изобилие, то, вероятно, был бы шокирован. Сейчас же, примелькавшаяся картина, уже не впечатляет.

Для поколения нашей страны, родившегося последним — и вовсе не актуально. Молодёжь выросла при изобилии многочисленных супермаркетов и далека от восприятия совковых «лавок», с пустыми прилавками. Нас же интересуют только цены… А они, надо сказать, для нашего материального положения, не совсем демократичны… Хоть и гораздо ниже, чем в предгорных сёлах.

Надолго задерживаемся у большой полки с яркими праздничными упаковками всевозможных кетчу­пов. Очень хотелось бы взять вкусную, острую приправу для спагетти. Поочерёдно вертим в пальцах, ту или иную — очередную стеклянную или пластиковую, буты­лочки.

Белые ровные прямоугольники ценников, слегка, но пугающие трёх-четырёхзначными цифрами, аккуратно наклеены на круглых поверхностях запечатанных крышек.

«Компаньон» удручённо сопит и чешет в затылке… Так же поочерёдно ставим бутылочки на место. Решаем покупать только необходимое. Бросаю в корзину большую, 860-граммовую банку томатной пасты.

Знаю, чем весомее масса продукта, тем ниже его цена, в пересчёте на один грамм. То есть, если масло в килограммовой упаковке стоит девять драхм за грамм, то в трёхкилограммовой, — цена куска того же масла, опустится до семи драхм. Вступает в силу обычный поощрительный стимул оптовой закупки.

Наблю­дая из-за плеча за моим мучительным выбором, «компаньон» легко проделывает то же самое. Направляюсь к полке, ровно устеленной длинными яркими пакетами спагетти, факеса, риса, фасоли, рожек и прочей «сыпучки».

Аккуратно роясь в «штабелях» цветных упаковок, выискиваю товар попроще. Кроме томатной банки, в корзине размещаются две полукилограммо­вые пачки самого мелкого и, соответственно, дешёвого факеса (чечевицы).

Пара жёлтых длинных упаковок спагетти и литровая пластиковая бу­тылка соевого масла.

Корзина значительно потяжелела и, дабы не превращаться в грузчика, ос­тавляю её на полу, притиснув к витринной полке. Дальше — налегке. Возле большой, сверкающей неоном холодильной витрины развесного гас­трономического отдела, невозможно не остановиться.

Даже не пытаюсь сосчитать разбегающимися глазами, сколько сортов твёрдого лоснящегося «тыри́» (сыра) мне предлагается купить. Тяжёлые желтовато-белые сырные бруски, хмуро смотрят на меня дырча­тыми прямоугольными «рожицами» аккуратных срезов. В больших молочно-белых эмалированных судках, загустели жирной массой «анфо́гало» (сметана) и желтоватый «майоне́зи».

В «ауре» холодного неонового света, разложены большими скибами, бело-розовые аппетит­ные куски нежной ветчины. Строгими пирамидами собраны во всевозможных: жёлтых, белых, коричневых обёртках толстоватые дубинки мясоколбасных изобретений.

Рядом, аккуратно затянутый целлофаном плёнки, покоится большой вкусный кубик, выделяющийся розоватостью мяса, очень калорийного, сытного «забона» (ветчина). Приходится подавлять в себе лёгкое чревоугодное желание.

Перемещаюсь вдоль длины витрины в глубину отдела и, наконец, нахожу то, что мне надо. Рядом с изумительной тёмно-золотистой копчёной рыбой, скромно приютилась в углу витрины стопка узнаваемых картонных лотков с куриными яйцами.

Пожилая гречанка, стоящая передо мной, покупает дорогостоящий кусок сыра и, тут же просит его нарезать. Юный черноголовый продавец, в белом фартуке – отменно вежлив и предупредителен. Полагаю, если бы он вёл себя иначе, то совсем скоро стал бы безработным.

По его сторону белого прилавка возвышается, холодея матовой нержавейкой, не­большой агрегат дискового электроножа — слайсера. Установив винтовой упор-ограни­читель на требуемую толщину нарезки, парень нажимает кнопку.

Ровное гудение электромотора переплетается со сверкающим нимбом ост­рого дискового лезвия. Легко скользя по полированной плоскости, кусок сыра, плавно подаваемый рукой, легко проходит вдоль мерцающего диска, незаметно оставляя тонкую часть своего дырчатого тела в отвальном бункере.

— «Эн да́кси»? — спрашивает грек, держа двумя пальцами поднятой руки, отрезанный лоскут сыра, толщиной со спичку.

— «Нэ», — удовлетворённо кивает головой домохозяйка.

Через две минуты весь кусок изрезан тонкими лоскутами. Словно стопка промокашек, завёрнут в пищевую бумагу, с указанной на плоскости ценой.

— «Ори́стэ»? — вопросительно обращается ко мне сноровистый юноша.

— «Паракало́, дэ́ка авга́», — говорю я.

Будто из воздуха материализовав небольшой целлофановый пакетик, грек отодвигает стекло и ныряет в витрину. Ловкими точными движениями выхватывает из лоточных ячеек сразу по два яйца, осторожно укладывает требуемый десяток.

Быстро закручивает пакетик специальной мягкой проволочкой. Толстым фломасте­ром пишет на целлофане цифры. Процесс обслуживания зани­мает не более минуты.

— «Эвхаристо́ поли́», — благодарю за сервис, отходя от прилавка.

Оборачиваюсь к противоположной стене. Прямо передо мной три невысо­ких, на уровне пояса, с раздвижными стеклянными крышками холо­дильных ящика.

Два из них доверху забиты картонными коробками замёрзших, будто камни, да­рами моря. Здесь всевозможные деликатесы: красная и белая рыба, креветки, кальмары, осьминоги, омары и прочая съедобная «морюга». Наконец, подхожу к третьему холодильнику. Это то, что нужно!

Холодные недра белого эмалированного термоящика изобилуют навалом «кото́пуло» (курица). Цель­ные потрошеные куры в фирменных обёртках, меня не прельщают. Коробку безобёрточных, покрытых инеем куриных тушек, так же обхожу вниманием. Мне нужны окорочка. А вот и они!

Дело в том, что эти куриные ноги стоят ровно вдвое дешевле своих обезноженных куриных собратьев, обладающих белым диетическим мясом. «Диета мне ни к чему, — думаю я, — а вот экономию исповедовать — обя­зан».

Оливковый сезон окончен, и работы больше нет… Соответственно, нет и дохода. То, что мне заплатили за уборку урожая, расходуется еже­дневно и неуклонно.

На Крите зимнее затишье. Греки уповают лишь на предстоящее открытие туристи­ческого сезона. Нам же нужно искать стабильную работу уже сейчас. И жёсткая экономия обусловлена стремлением к банальному выживанию.

Отрываю от висящей на стене маркета пухлой пачки целлофановый пакет и, засунув в него пару крупных окорочков, перехожу к череде всё таких же стеклянных холодильников.

Здесь, в промёрзшей утробе внушительного объёма на полированных пол­ках скрыт масляно–маргариновый мир. Коробки и пачки различного раз­мера, веса и цвета. На любой вкус и для любого желания, любой диеты и… любого кармана.

               

Глава ХХХI — Дорога в Каливес

Минуем лежащую внизу, под крутым обрывом дороги, неко­гда оливковую, «хорафи». Она выжжена дотла. Видимо, что-то будут строить — бесцельно та­кого не сотворишь.

Впереди открывается Альмирида и развилка дорог. Перед нами выбор: пойти через посёлок, вдоль берега моря, что сократит путь, либо топать по дороге, надеясь на «автостоп».

В первые дни мы, как два «постсовковых» идиота, вырвавшихся на свободу, не задумываясь, вышагивали вдоль моря. Было интересно поглазеть на открывающиеся красоты. Сейчас, пресыщенные знакомым ландшафтом, больше заботимся о комфорте передвижения.

И совсем не напрасно. Метров через сто — удача на уныло пустой дороге посылает нам грузовой серебристый «Форд» с прилично удлинённым и свободным кузовом. Рядом с молодым водителем сидит длинноволосая красивая девушка, но нам не привыкать ездить наверху.

Международным атостоповским приемом, оттопыриваю большой палец ладони вверх и, сжав остальные в кулак, словно шлагбаум, поднимаю руку над дорогой. Вижу как, приближающийся Ford, прижимается к обочине и начинает тормозить.

Проскочив метров пять, замирает, и мы бежим следом. Девушка опускает боковое стекло.

— «Я́ сас»! (Здравствуйте!) — выдыхаю в глубину кабины.

— «Я-а»! — отвечает молодой крепкий парень.

— «Сигно́ми, бору́мэ мази́ сас на памэ сти Кали́вес?» (Извините, можем вместе с вами проехаться в Каливес?)

Грек утвердительно кивает головой в сторону кузова.

— «Нэ, э́лля», (Да, давайте) — улыбается девушка.

— Давай! — радостно выкрикиваю попутчику и, став ногой на колесо, запрыгиваю в кузов.

«Компаньон» следует моему примеру. Присев на корточки поближе к кабине, ухватываемся руками за предохра­нительную решетку заднего стекла. Серебристый форд срывается с места. Обжигающе холодный поток воздуха, заставляет прятать голову в ветро­вую тень кабины. Согнувшись, мы застываем в напряжённо-неудобных по­зах.

Я поневоле вспоминаю сезон оливок, и свои ежедневные поездки на си­нем грузовичке. На крутых поворотах, нас то и дело мотает из стороны в сторону. Встречные машины, словно реактивные снаряды, с мгновенным гу­дящим свистом, пролетают мимо.

«Да!.. "каскадёр" попался», — думаю я, — явно рисуется перед девушкой. К сожалению, такая рисовка, зачастую заканчивается на кладбище…».

Минут через пять, по крутому спуску врываемся в Каливес, и наш «каска­дёр», мгновенно сбросив скорость, тормозит у ближайшего угла аптеки.

Аптека в Каливесе

Выпрыгиваем на дорогу. Подняв руку, выдаю давно заученную фразу бла­годарности:

— «Эвхаристо́ поли́» (Спасибо большое)! — и желаю счастливого пути, — «Кало́ такси́ди»!

Вижу в боковом зеркале грузовика улыбающееся лицо грека. Он кивает головой, и «Форд» тут же исчезает за углом.

— А девушка — ничего…— криво усмехается «компаньон».

— Мне бы твои заботы, — вздыхаю я. — Пошли! — шагаю в сторону центра.

Во всём Каливесе, всего две улицы. Испещрённые узенькими кривыми переулками, они почти параллельно друг другу, тянутся вдоль моря. Одна из них — жилая, застроенная старыми двухэтажными домишками, громоздящи­мися почти друг на друге.

Она нас не интересует. Мы устремляемся к более широкой — коммерче­ской. Прежде чем подойти к магазину одежды, создающим своим острым уг­лом уличную развилку, минуем небольшой бетонный мост.

Мостик над рыбной речушкой

Маленькая, светящаяся белым песчаным дном речушка, журчащая под ним стре­мительным течением, скорее более похожа на крупный ручей. Зажатая вертикаль­ными бетонными плитами узких берегов, она кишит домашними утками и почти ручной рыбой.

Насколько я могу судить — это форель. Крупные, похоже полуметровые рыбины, темнея в прозрачной воде толстыми жир­ными спинами, стоят то тут, то там, небольшими косяками. Вытянувшись головами против течения, разинув рты, они фильтруют жабрами быст­рую воду, заглатывая мелкий корм.

Рыбье пастбище

Быстрое течение упорно относит их вниз, скатывает в близкое море, и форель, слегка подраба­тывая мощнейшими хвостовыми плавниками, удерживает себя на месте и вновь воз­вращается к мосту.

Видимо, толпы снующих туристов, щедрых на угощение, приучили её к постоян­ному месту кормёжки.

У «компаньона» загораются глаза… Он безрезультатно шарит по карма­нам, в поисках чего-нибудь съестного. Кроме бумажного хлама, в ру­ках ничего нет.

Недолго думая, отрывает зубами клочок мятого тетрадного листа, и усердно разже­вав, сплёвывает в воду. Едва мякоть бумажной приманки шлёпается на прозрачную поверхность, как ближайшая рыбина, упруго дрогнув хвостом, стремительно бросается к ней, мгновенно заглатывая тонущий белый шарик.

«Компаньон» — в благоговейном шоке! В отличие от меня, он заядлый рыболов. Шевеля хрящиками, усиленно жуёт ещё одну бумажную порцию.

— Смотри, не проглоти, — говорю я «под руку».

Рыболов не обращает на меня внимания, — он поглощён производимым процессом. Вынимает изо рта бумажную жвачку и, прицелившись, запускает её в гущу рыбьего косяка. Всё повторяется снова.

Стая мгновенно бросается к приманке, создавая небольшой водоворот спинными плавниками. Одна из рыб промахивается, но другая тут же подхватывает добычу.

— В-о-о-т это да-а! — заикаясь от восторга, «компаньон» хлопает себя ладо­нями по бёдрам.

— Где наши удочки?! Надо срочно купить!.. И ночью — сюда!

— Чтобы встретить утро в полицейском участке...— продолжаю я, — эта «тури­стическая» рыба, явно под запретом.

— Вот «блин»! — сокрушается рыболов, — я такого ещё в жизни не видел!.. Минут пять, облокотившись о перила моста, наблюдаем рыбью возню. На­конец, мне это надоедает.

— Ну ладно, пошли...— тереблю «компаньона», — ещё насмотришься…

Солнце здорово припекает, становится жарко. Смотрю на часы — почти двенадцать... Снимаю куртку и несу в руке. По неширокой проезжей части, с узкими высокими плитами тротуаров, то и дело «шмыгают» машины. В некоторых местах припаркованные автомобили мешают встречным разъ­ехаться, и те, прижимаются к обочине, поочерёдно пользуются узкой ла­зейкой.

Основная улица Каливеса

Пройдя вдоль всевозможных витрин и вывесок, подходим к централь­ному перекрёстку. Здесь, рядом с высокой старой церковью, в земляном «пя­таке», отвоёванном у асфальта, стоит не менее старое, раскинувшееся своей ог­ромной кроной, толстоствольное дерево.

К его грубой коре приколочен ярко-жёлтый почтовый ящик. Густым разма­хом толстых длинных ветвей, крона дерева прикрывает открытую летнюю площадку стеклянной кофейни, уставленную белыми пластиковыми столи­ками и плетёными стульями.

Каливесская церковь

Несколько старых «особей» мужского населения постоянно восседают здесь за чашкой кофе, с непременным полустаканом холодной «нэро́» (воды) или пивной бу­тылкой «А́мстела».

Рядом открыта красная будка «пэри́птэро» (киоск), с примостившимися впритык к ней расклад­ными столами, заваленными разноцветными журналами, а также всевозможными сладостями в пёстрых обёртках. Два высоких и цветных — красно-синих холодильника, с прозрачными стеклянными дверцами, набиты запотевшими банками «спрайта», «колы» и «фанты», бу­тылками разносортного пива.

Таверна в центре городка

Подхожу поближе, глядя на витринное стекло киоска. Глаза сразу разбегаются от цветастого множества всевозможных сигаретных пачек.

Несколько долгих минут топчусь, переминаясь в лёгкой нерешительности, выискивая глазами «бюджетный» вариант. Наконец, подаю в окошко тысячную купюру.

Таверна и киоск (вид сзади)

— «Паракало́, эно паке́то LM», — быстро говорю молодому греку–продавцу. Он выщелкивает из окошка пачку. Мгновенно отсчитывает сдачу и благода­рит меня за покупку.

— «Сас эвхаристо́», — произношу в ответ.

«Компаньон» стоит в стороне, словно опасаясь вредного воздействия табачного изобилия. Времени у нас достаточно, поэтому не торопясь, вышагиваем дальше. Вдоль обочины стоят несколько шикарных японских мотоциклов. Ключи зажигания беззаботно оставлены в замках.

— Да-а!.. Это не СНГ…— в шоке шевелит хрящиками «компаньон».

Он восхищённо прочитывает брендовую надпись на красно-чёрном двухколёсном «красавце»:

— Honda, — на чёрно-зелёном, — Kawasaki.

Вдруг схватывает меня за рукав и возбуждённо указывает головой вперёд.

Всё ясно… в десяти метрах припаркован бело-синий, мощный и тяжёлый — Suzuki.

Слов нет — посмотреть есть, на что… Я знаю, такой мотоцикл стоит гораздо дороже некоторых легковых автомобилей. Вспоминаю, как однажды был вынужден прокатиться с греком – работодателем, на его та­ком же мощном — BMW.

Чувствовал себя почти суперменом — фантастическим «пожирателем пространства»!.. 

Впрочем... даже дешёвый средний автомобиль, гораздо больше отвечает моим потенциальным физическим и духовным запросам.

Что уж говорить о Harley-Davidson, тянущим на сорок тысяч долларов.

— М-м-мне бы такой!..— мычит «компаньон», по-детски восхищаясь чудом японского мотостроения.

Наконец, миновав ещё один бар, с несколькими лёгкими столиками на широком невысоком пороге, подходим к цели нашего путешествия.